говорил мне Нартов. «Не любит… выгонит…» Я ощутила себя собакой, которая не понимает, в чем провинилась перед хозяином. Штамп у меня на лбу стоит, что ли, глянув на который, все мужики решают, что мною надо попользоваться, а потом выгнать? Где же он, проклятый, как его стереть, вытравить? Я в самом деле принялась ощупывать лицо, будто надеялась найти метку…
— Эй, ребята! — окликнули нас из черного «Мерса», и я узнала поросячий носик Толика. — Господин Орас ждет вас. Скорее! Очень важно.
Я как дура шагнула к машине — то ли имя Андрея меня загипнотизировало, то ли озабоченная дурацкими мыслями о неудачной бабьей доле, я совсем позабыла, что в обычные дни Орас не ездит на «Мерсе», да и вряд ли при нынешнем раскладе он бы позволил Толику сесть за руль. Кентис оказался куда сообразительнее. Вместо того чтобы последовать за мной, он повернулся и побежал. Тут же какой-то супершкаф, со скучающим видом стоявший возле газетного киоска, кинулся ему наперерез. Я тоже попыталась пуститься наутек. Но задняя дверца машины распахнулась, и какой-то тощий типчик с грязными жирными волосами до плеч ухватил меня за руку и принялся тащить внутрь. Самое смешное, что он был ни капельки не сильнее меня и никак не мог затащить меня в машину. Одна рука у меня оставалась свободной, а в ней — сумка с рукописью «Полета». Я могла бы так треснуть этим «кирпичом» длинноволосого по башке, что он бы до конца своей жизни где-нибудь в психушке цитировал незабвенное произведение наизусть. Но эта светлая мысль в тот момент не пришла мне в голову. Вместо этого я стояла, упершись, как корова, и озабоченная лишь одним — как выдернуть руку из скользких потных лап и удрать. Кто знает, может быть, я бы его и осилила, но в этот момент сзади кто-то треснул меня изо всей силы в спину, и я влетела на заднее сиденье «Мерса», подмяв под себя длинноволосого. Следом впихнули Кентиса, и уже последним залез тот супершкаф, подле которого Толик казался молочным поросенком.
— Поехали! — приказал длинноволосый бабьим голосом и принялся ладошками приглаживать свои жирные пряди.
Мысленно я окрестила этого типа «педиком».
— Лажа все твои сведения, — самодовольно заявил супершкаф своему тощему помощнику, когда машина тронулась. — Никто его не охранял. Ни одной собаки, ни ментовской, ни от мэрии.
— А должны были… — отозвался «педик». — Личный приказ мэра. Они не совсем дураки — тоже расчухали про список.
За окном слева мелькнула бело-синяя милицейская машина. В этот раз соображала быстрее, попыталась оттолкнуть «педика» и треснуть сумкой с рукописью по стеклу, да не успела — супершкаф протянул руку, ухватил меня за ворот Орасовой ветровки и рванул назад, на сиденье.
— Еще раз выкинешь такой фокус — выкинем из машины, — пригрозил шкафоподобный. — На полной скорости — в бетонку. А ты не вихляй, — обратился он к Толику. — Нам с ГАИшниками встречаться ни к чему.
— У меня рука прострелена, — пожаловался тот. — Полный рукав крови натекло.
— Прострелена! — хмыкнул шкаф. — Да у тебя обычная царапина. А вот то, что ты Орасу наболтал… Продал нас, сука, ни за грош!
— Да я назвал просто первое имя, какое на ум пришло, — вновь принялся оправдываться Толик. — А они вцепились в него как поросята в арбузную корку. Я и не знал, что Мартисса Юрой зовут. Надо было срочно втюхать Орасу какую-нибудь правдоподобную версию. Скажешь, лучше, если бы в дом явились легавые?
— Твое счастье, что в голову тебе не пришло другое имя, — ухмыльнулся шкафоподобный. — А Ораса всё равно замочат…
— Скоты! — заорала я. — Вас самих надо убрать…
— Да замолчи ты, сука, — шкафоподобный протянул руку и ткнул меня пальцем в шею.
Очнулась я, когда машина уже мчалась по загородному шоссе. Меня мутило, а одна половина головы раскалывалась от боли так, будто на нее надели железный колпак с иглами — такие выставляют в музеях, в разделе «преступления инквизиции».
Шел дождь, и деревья вдоль дороги кутались в мокрую листву. Моя голова покоилась на плече Кентиса. Я попыталась пошевелиться, и вскрикнула от боли — шея задеревенела так, что я не могла повернуть голову. Пришлось осторожно просунуть ладонь под щеку и руками аккуратно приподнять голову.
— Хорошо, что идет дождь, — прошептала я. — В дождь немного легче жить. За мартинария страдает природа.
— Слушай, а где рукопись книги? — спросил Кентис.
— У меня под ногами, — нагло ухмыльнувшись, отозвался «педик».
Кентис захихикал:
— Мартинарием родился, мартинарием и помрешь.
Машина свернула на проселочную дорогу и буквально поплыла по жидкой грязи. Я в городе как-то отвыкла от подобных трактов. Каждую секунду казалось, что несчастный «Мерс» просто утонет в очередной луже. Но нет, он продолжал двигаться вперед. Наконец мы остановились перед двухэтажным зданием с большими зарешеченными окнами. Здание стояло одиноко, как гнилой зуб, посреди чахлого леса, обнесенное бетонным забором, внутри которого угадывался большой двор и бесчисленные склады. Кованые ворота с мощными, как крепостными башни, столбами были закрыты. Перед воротами сидел рыжий пес и смотрел на нас узкими лесными глазами.
— Что это, тюрьма? — спросила я, с трудом поворачивая шею, чтобы оглядеться.
— Это коровник, — отозвался супершкаф. — Коровник для мартинариев…
— Тайный коровник, — уточнил Кентис, разглядывая мрачное здание.
— Надо же, какой догадливый парнишка, — ухмыльнулся «педик». — Вылезайте, прибыли…
Мы вылезли и тут же по щиколотку утонули в грязи.
— А дорога — тоже мартинарий? — спросила я, тупо глядя себе под ноги.
— Все мы обречены, — ответил Кентис почти с восторгом.
«Нет, — подумала я, — совсем это не так. Я буду любить Андрея, и этого у меня не сумеют отнять. Любовь — твое солнце, пока ты живешь, и она уносит твою душу, когда ты исчезаешь…»
Часть 3
ГИБЕЛЬ АНГЕЛОВ
1
Говорят, наше время не благоволит к ученым. Но это под каким углом посмотреть. В прежние времена кто был самым уважаемым человеком? Правильно, товаровед в магазине или директор ресторана. А теперь кто торгует рыбой и овощами? Правильно — бывшие инженеры и кандидаты наук. Им еще немножко поднапрячься, поднатореть и, глядишь — тоже станут самыми уважаемыми. Немного осталось. Все возвращается на круги своя — и нам только кажется, что мы живем в какое-то особенное время.
Несмотря на всеобщий кризис науки, Институт фармакологии под руководством бойкого директора расцветал буквально на глазах: новая проходная, новая стоянка для машин, не говоря уже о кабинете директора и приемной. Сотрудники специально записывались на прием, чтобы взглянуть на заказанную в Италии роскошную мебель. Была еще комната отдыха, но туда никого не пускали, кроме начальства. Говорили, что особым вниманием институт пользуется у директора «Мастерленда», особенно новые разработки в области транквилизаторов… Но это, поверьте, беспочвенные слухи.
Зато у института были свои легенды: история о том, как директор выгнал завлаба только за то, что
