затащили нас сюда.
— А ты? Разве ты не мучаешь меня? Ты мне нравишься! И мне больно смотреть, как ты изображаешь любовь к этому жлобу!
— Андрей — не жлоб! А вот ты — подонок!
— Подонок — это хорошо! Подонок — это замечательно! — закивал головой Кентис.
Я демонстративно сдвинула стулья так, чтобы они образовали некое подобие баррикады и забралась в свое убежище. Но Кентис не пытался больше возобновить приставания. Он уселся на пол перед камином и принялся смотреть на гаснущий огонь. Красные отблески легли на его обезображенное лицо, и оно сделалось первобытным и хищным. Мне вдруг сделалось страшно, и я стала ощупывать карманы Орасовой куртки в надежде найти что-нибудь режущее. Но нашлось только несколько мелких монет и визитная карточка. Так ведь это записка Ораса! Я положила ее между ладонями, и мне показалось, что от записки медленно растекается тепло. Как тогда в кафе, когда Орас взял меня за руку.
— В тридцать седьмом году от рождества Христова явился князь-монстр… — пробормотал Кентис, засыпая. — Монстры обожают цифру тридцать семь…
3
Утром явился всё тот же охранник, принес завтрак — две тарелки жидкой каши, хлеб и в банках из- под пива какое-то невообразимое пойло. И опять растопил камин, хотя в комнате и без того было нестерпимо душно. А вот ведро-парашу он выносить не стал, и нам не позволил. Чтобы не так воняло, я прикрыла ведро скатертью со стола.
— Раз решили всё-таки кормить, наше пребывание здесь будет долговременным, — заметил Кентис.
— Совершенно верно, — подтвердил человек, возникший на пороге.
Я узнала Юрия Мартисса. Сегодня, правда, он выглядел не так эффектно, как в тот вечер у отца. На нем был грязный белый халат, надетый поверх дешевой рубашки. Волосы растрепаны, а щеки небриты. Впрочем, щетина ему шла, придавая его лицу особую порочность.
Он поманил меня пальцем.
— Что нужно? — спросила я не очень любезно.
— Странный вопрос в устах мартинария, прибывшего в коровник, — усмехнулся Мартисс.
— Могу сказать, что тебя уже вычислили. Стоит тебе появиться в городе, как Орас тут же тебя сцапает, — объявила я с торжеством в голосе.
— Спасибо за предупреждение. Значит, в ближайшие дни я не поеду в город.
Он оглянулся проверить, не идет ли кто по коридору, затем торопливо шагнул внутрь и прикрыл за собою дверь.
— Говорят, вас усадили в машину после того, как вы побывали у моего отца? — спросил он, переходя на шепот.
— И это называется «усадили»! — фыркнул Кентис.
— Да, мы заезжали за рукописью. Господин Орас хотел помочь ее издать.
Юрий растерянно посмотрел на Кентиса, потом на меня. В его глазах мелькнуло нечто такое, что я невольно отступила.
— Вы… вы серьезно?.. И где же теперь… она?
— Валялась в машине, когда нас везли сюда, — язвительно сообщил Кентис. — Ваш компаньон гнусного вида вытирал об нее ноги.
— Возможно, вы еще сможете ее найти и передать господину Орасу, — вставила я зачем-то. — Вместе с весточкой от меня…
Но Мартисс ничего не ответил и выскочил из нашей «камеры».
— Может быть, он позвонит Орасу и сообщит, где мы?
— Нет, — покачал головой Кентис. — Этот тип никуда звонить не станет — уж я-то его знаю.
— Ты знаешь Мартисса? — изумилась я. — Откуда? Почему ты молчал?
— Это не имеет отношения к делу… — сухо отвечал Кентис: сегодня делать откровенные признания у него пропала охота.
После завтрака мы ждали еще около двух часов. Погонялы не торопились нами заняться. Наконец в коридоре послышались шаги, и в нашу странную камеру пожаловали сразу трое: невысокий человек средних лет и с ним двое охранников.
Гость — если его можно было так назвать — был круглощек и румян. Очки в роговой оправе уютно угнездились в седловине его курносого носа. На вид он казался необыкновенно доброжелательным — сладкий взгляд серых глаз, а улыбка вообще чистый мед. Вылитый Дедушка Мороз! Стального оттенка костюм, не новый, но весьма аккуратный, белоснежная сорочка и старомодный узкий галстук с золотой искоркой придавали ему вид администратора средней руки, исполнительного, не слишком инициативного, не без юмора. Почему «не без юмора» — не знаю, но подумала о нем сразу именно так. С собою гость — или, вернее, хозяин, принес черную, большого формата папку и бережно положил ее на одноногий столик. Охранник притащил удобное кресло, и начальник в него уселся. Один из его охранников встал возле двери, а второй — подле камина.
— Петр Петрович, — пришедший назвался именем вымышленным. Наверняка.
— Мне тоже представиться? — Кентис дурашливо ухмыльнулся, но мне показалось, что теперь под его ухмылкой прячется страх. — Вы хоть знаете, кого похищаете?
— Мы, Иннокентий Михайлович, не работаем вслепую, — отвечал Петр Петрович, которого я мысленно окрестила «ПП».
— Что вам нужно? — помрачнев, спросил Кентис.
— У меня намерения самые благие, — господин ПП сладко улыбнулся. — Желаю объяснить вам, молодой человек, что халтура не допустима ни в каком деле, а тем более в деле мартинариев. В том, что ваш отец и его ординат потерпели неудачу, и будут вынуждены уступить место другим, есть и ваша вина.
— В чем же я виноват? Мало страдал?
— Ты вообще не страдал, — жестко проговорил «ПП», перейдя внезапно «на ты», и улыбка сползла с его губ. — Ты всего лишь изображал страдания. Разбитая машина, дешевый мордобой — далеко не те муки, которые могут принести успех. Особенно, если вечером, после всех огорчений приходишь домой, запираешься в мастерской и, воображая, что никто не знает об этом, изливаешь свою муку в рисунки. Сначала просто тушь и перо, потом гравюры, можно немного побаловаться и офортами. А потом ты открываешь новую технику травления. Неожиданно получается потрясающий эффект. Ты делаешь отметку в своем дневнике: «дымчатая линия… воплощение раздвоенности мира…» И рядом еще одна пометка: «выставка!» С восклицательным знаком. Так или нет?
Кентис побледнел как мертвец. Шрам на его обезображенной щеке начал дергаться.
— Откуда… — прошептал Кентис и не договорил.
— Ну, это наша тайна, мой дорогой, — вновь изобразив доброжелательность на лице, сообщил Петр Петрович. — Ты понял, что создал нечто новое. Тебя устраивал имидж тунеядца, живущего на подачки отца. Ты играл роль погонялы и мартинария, а на самом деле был занят тайной работой. Только почему ты это скрывал?
Кентис судорожно сглотнул и ничего не ответил. Торопливо вытащил из кармана платок и прижал к щеке, стараясь скрыть продолжавший дергаться шрам.
— Твои работы здесь, — «ПП» похлопал по черной папке на столе. — ВСЕ работы. По два оттиска с каждой пластины. Совершенно согласен с тобою: не стоит тиражировать шедевры, — «ПП» раскрыл папку и вынул первый лист. — Учиться в художественном лицее и уйти за три месяца до окончания, не слишком ли сумасбродно? Разумеется, единственный, подающий надежды сын — слишком опасно для главы ордината, к тому же еще и мэра. Достаточно немножко подрезать сыночку крылья, сделать калекой, и папочка
