— Госпожа Орас уехала, не так ли? — спросил надтреснутый старушечий голос. — Я видела машину… Но можно и ошибиться.
— Она уехала, — отвечал Орас кратко.
— Я — Хохлова, — голос натужно закашлялся. — Вы очень-очень хорошо меня знаете, господин Орас. Я живу в доме на перекрестке. Тут, за поворотом. Когда-то мы были соседями.
Та старуха? Неужели это возможно? Он только что думал о ней, а теперь она сама ему звонит?
— … у меня в комнатке два окна, — продолжал пришептывать голос в трубке, — на первом этаже. Я уже давно никуда не выхожу, сижу возле окна и смотрю, как много нынче людей на белом свете. А перекресток между тем тот самый. Вы понимаете меня? Я четыре дня назад я тоже здесь сидела и очень хорошо всё видела…
Она видела как погиб его собственный сын. Или нечто большее?
— Что именно вы видели?
— Э, милый… Я человек старый, больной… всеми оставленный… дочка моя теперь живет в другом городе…
— Сколько?
— Учтите, следователю я сказала, что не видела ничего. То есть заснула… задремала… Но если вы захотите я могу сказать, что ошиблась и теперь вспомнила.
— Сколько?!
— Двести баксов. — Удивительно как старухи любят произносить это слово «баксы». — И приходите ко мне. Я не выхожу. Зато на месте всё расскажу подробно. Вы не пожалеете.
6
Ольга Степановна собиралась уходить домой. Она сняла и повесила в шкаф голубой халат, надела ярко-красное платье с глубоким вырезом на спине. В свои сорок пять она сохранила пристрастие к ярким цветам и экстравагантной моде. Благодаря пластической операции, массажу и косметике она выглядела тридцатилетней. Пожалуй, только глаза ее, слишком внимательные и жестокие, выдавали если не возраст, то характер.
Когда в дверь постучали, она укладывала сумочку. Вернее, задержавшись на секунду, разглядывала оригинальную брошь: бриллиант на срезе черного агата. Старинная работа. Ольга Степановна питала страсть к подобным вещам. В ее возрасте и с ее положением украшать себя бижутерией вульгарно. Она уже обдумывала новое платье — серебристый струящийся шелк, чуть присобрано на груди. Но в дверь постучали. Она не торопилась сказать «да» или «войдите». Она никого не ждала. Скорее всего, какой- нибудь раздраженный больной или не менее раздраженный родственник. Ольга Степановна подумала, что непременно сменит прическу и купит туфли на высоких каблуках. В дверь снова постучали. Она хотела выйти через запасной выход. Встречаться и говорить — увольте! Жить становилось все тяжелее, усталость то и дело по-медвежьи наваливалась на плечи. Пластические операции не помогают снять тяжесть с души. А ключ в замке забывчиво не повернут, и дверь отворяется…
Вошедшего Ольга Степановна знала, впрочем, как и почти все жители города.
— Я на счет установки «сердце-легкие», - сказал Орас, усаживаясь на стул, в то время как Ольга Степановна продолжала стоять — но это его, казалось, не смутило.
— Пришли дать согласие на отключение?
— Напротив!
— Вы просто тянете время и зря тратите деньги. Ваш сын давно мертв, а вы упрямо отнимаете жизни у других, не давая воспользоваться установкой. Откуда такой узколобый эгоизм? Вы всегда казались мне умным человеком.
— Не волнуйтесь, у меня хватит денег оплатить ваши счета!
Кожа вокруг рта слегка сморщилась и выдала возраст.
— Вы слишком упрямы. Не надо так упорствовать. Иначе вас раздавят. Пеките ваши булочки… Пока вам позволено, — в ее глазах светилось неприкрытое торжество.
— Ах, булочки… — Орас заулыбался, его лицо сделалось откровенно глупым. — Вы их любите? Мой личный рецепт. Хотите, я буду присылать вам свежие каждое утро к завтраку? Только пусть Олежка…
— Он безнадежен, — отрезала Ольга Степановна. — Сам Господь Бог не сможет включить его мозг. А ваши булочки жрите сами!
— Погодите! — окрик Ораса заставил ее остановиться — в этом человеке по-прежнему чувствовалась сила. — Я… я принес вам… Вот!
В руке его мелькнул бархатный футлярчик. Раскрылся. Внутри сверкало кольцо с чудной многогранной каплей, наполненной синими огнями. Ольга Степановна замерла, пригвожденная, завороженная, околдованная…
— Уникальная работа, — с придыханием проговорил Орас. — Эта булочка вам больше нравится? — И опять глупое самодовольное выражение мелькнуло на его лице.
Ольга Степановна энергично захлопнула футлярчик и спрятала в сумочку. Она умела брать взятки как причитающееся ей по праву.
— Я уже предупреждала: спасти вашего сына не может никто. Но вы можете приобрести установку и растить вашего овощ дома. Только поторопитесь с приобретением — больничная установка не может обслуживать вас бесконечно. И учтите — в историю болезни занесено, что мозг мертв. Разумеется, я всегда пунктуальна в таких вопросах. Я указала, что аппарат работает только по вашему настоянию, и вы обязаны за все заплатить.
— Но пока он работает, Олежка жив! Для меня жив! — крикнул Орас с неподдельной страстью.
Но не смотря на всю страстность, ни единой капли энергопатии не вытекло из его души.
— Хорошо, оплатите счет, и эта неделя в вашем распоряжении, — милостиво кивнула головой Ольга Степановна и шагнула к двери.
— Надеюсь, вам понравился подарок, — Орас заискивающе улыбнулся.
Он откровенно переигрывал, но она этого не замечала.
— Не ходите за мной! — ее глаза сверкнули, потом — взмах ресниц и снисходительная улыбка. — Не забывайте — деньги значат далеко не всё.
Едва цоканье ее каблучков замерло в коридоре, Орас бросился к палате Олежки. Семилетов ждал его в коридоре. Он нервничал и мерил маленький закуток широкими шагами.
— Я уже сделал ему укол, — сообщил Семилетов. — И ввел дополнительную дозу лекарств, понижающих внутричерепное давление…
— Когда он очнется?
— При такой травме как минимум необходимо четыре, а то и пять инъекций. О Господи, если кто- нибудь узнает!
— Никто не узнает.
— А эта девушка, что дежурит, на нее можно положиться? — никак не мог успокоиться Семилетов.
— Разумеется. Вы же видели: она здесь круглосуточно, даже спит в палате, там есть вторая кровать. Еду ей присылают из моего кафе. Идемте скорее! Я подсунул маленький презент нашей врачихе. Но мы должны следовать за ней в зоне устойчивого сигнала. Скорее, я же сказал! — они уже заскочили в лифт и ехали вниз.
— Вы всех подчиняете себе, — сказал Сергей, морщась. — Либо подчиняете, либо делаете своими врагами. Я знаком с вами менее суток, а уже чувствую себя вашим рабом.
— Я просто плачу людям, — пожал плечами Орас. — Это добровольное рабство. Скорее! — воскликнул он, выскакивая из лифта и оглядывая стоянку машин. — Ее тачка уже уехала.
— Я должен ехать с вами?
— Разумеется.
