этой гипертрофированной любви властелина к своему придурковатому сыночку? Старик едва стоял на ногах, его шатало, руки и голова тряслись. Он смотрел куда-то мимо Нартова, а лиловые губы то и дело морщила бессмысленная улыбка. Сейчас он выглядел девяностолетней развалиной, хотя на самом деле ему еще не исполнилось и шестидесяти. Казалось, его немощь растет с каждой минутой. Глядя на него, Павел с удесятеренною силою ощущал свою молодость, свою железобетонную непоколебимость. Ординат не поддерживал его прежде, и теперь он не чувствовал его гибели. Лишний раз он убедился в пользе бесчувственности. Теперь это удесятерило его силы. Наступал его час. Его миг.
— Я всё сделаю как надо, господин мэр. Не волнуйтесь, — боясь выдать себя, Нартов опустил голову.
Глаза его невольно остановились на огромных, растоптанных старческих ступнях с безобразно вздувшимися венами. Глядя на них, Павел вспомнил, что в Древнем Египте умершим отрезали подошвы. И эта мысль теперь неотвязно вертелась в мозгу. Нартов чуть не ляпнул об этом вслух. Старик казался ему уже трупом.
— Разрешите взять Тосса? — в самом деле: зачем трупу охранник.
Нартов отвел старика в постель и лично укрыл одеялом. Его заботливость была почти искренней. Интересно, объявит Старик утром, что уходит в отставку, или сможет протянуть еще несколько дней? Пожалуй, даже лучше, если протянет с недельку. У Нартова будет время подготовиться.
Как смешно все-таки вышло: Старик прокололся на том, на чем всю жизнь боялся попасться — на любви к своему единственному чаду.
9
Ольга Степановна распахнула дверь в узкую комнатенку с табличкой «дежурный», и вошла. Ночник на столе слабо освещал кожаный диван и лежащего на нем человека. Экран компьютера наполнил комнату странным сиреневым свечением. Могучие бойцы в непробиваемой броне лихо размахивали лазерными мечами. Ольга Степановна шагнула к клавиатуре и нажала кнопку. Цветные фигурки на секунду замерли, затем задергались в конвульсиях и начали таять.
— Говорят, компьютерные герои, погибая, тоже выделяют некоторую энергопатию, — заметил Юрий, наблюдая за действиями гости.
— Не больше, чем ее затратил программист, создавая эту чепуху. Причем поделенную на все «сидюки», - усмехнулась Ольга.
Юрий приподнялся на диване, но потом вновь принял прежнюю, расслабленную позу. В этом кратком движении был весь Мартисс — его привычная вялость и внезапная порывистость. Ольга зажгла верхний свет — она считала, что может распоряжаться повсюду. Даже здесь, в чужой вотчине. Ее уверенность раздражала и восхищала одновременно.
— Премиленькое платье, — улыбка скользнула по крупным чувственным губам Мартисса. — Но ты задержалась… — то ли вопрос, то упрек прозвучал в его словах — она не разобрала.
— Явился Орас и опять канючил на счет своего мальчишки. Не понимаю — если у него столько денег, зачем ему больничная суперсовременная установка? Аппаратуру попроще он мог бы установить дома и растить там свой драгоценный «овощ», - она презрительно фыркнула. — Я дала ему несколько деньков. В принципе, он сам продлевает себе пытку.
— Тебе его жаль?
— Не люблю плебеев, добившихся успеха. Хотя порой приятно поставить их на место.
— Он долго сопротивляется… — задумчиво проговорил Мартисс, — но рано или поздно он станет мартинарием. Вот только… кто захочет поглотить ЕГО энергопатию.
Последние слова заставили Ольгу встрепенуться. Она обвила шею своего любовника руками и зашептала ему на ухо:
— Ты уже начал осуществлять тот сценарий, который мы разработали с тобой утром?
Тот, с Кентисом и его девчонкой? Учитывая факт, о котором мы с тобой говорили? Юрочка, ты умеешь поглощать энергопатию — значит, ты станешь князем… Так чего же ты медлишь?
Мартисс поморщился.
— Умение поглощать — еще не всё. Прежде всего меня не признает Лига, а потом…
— Это не имеет значения. Ты можешь стать вольным охотником. Нужно только набрать достаточно пищи для первого прыжка. Это совсем нетрудно. В каждой клетке этого зверинца сидит бесконечный источник энергии. Ах, если бы я могла поглощать, что бы я натворила! Ты не представляешь! — в голосе Ольге неожиданно прозвучала такая сила, что Мартисс невольно попытался отстраниться. — Но мы всё равно это сделаем с тобой, дорогой. Если бы ты только знал как я тебя люблю!
— Не надо так! Я же просил не говорить… — пробормотал он раздраженно.
— Не говорить, что я тебя люблю? — она коротко рассмеялась. — Разве такое можно запретить? Глупенький ты мой, — Ольга шутливо взъерошила его волосы.
Он высвободился из ее объятий и шагнул к двери.
— Осторожно, с непривычки энергопатией можно отравиться, — предостерегла Ольга.
— Не так уж я непривычен, — усмехнулся Мартисс.
Ольга понимающе кивнула. Когда князья Лиги изволят питаться, погонялам всегда кое-что перепадает. В такие минуты не важно — умеют они поглощать или нет — в данном случае за них работает их хозяин. Они, как собаки, собирают с пола упавшие ненароком куски. Сейчас Ольга хотела воспользоваться именно этой особенностью энергии страдания. Не в силах поглотить в одиночку то, что она могла выжать как погоняла, Ольга надеялась слизать оброненные другими крохи. Мартисс мог ей помочь.
10
Кентису снился прекрасный сон. Он плакал во сне от счастья, и слезы текли меж сомкнутых век. Он вновь стал ребенком, и ему выпала удивительная удача: она нашел папку с белыми плотными листами, толстую-претолстую, как библия. И вот он сидел и изрисовывал лист за листом, наслаждаясь скольжением грифеля по плотной и белой бумаге. А замечательная папка и не думала убывать, хотя стопка рисунков на столе всё росла и росла. Вокруг него шумел фантастический лес и прыгали золотые звери. Их тени ложились на бумагу, он обводил контуры, обреченно сознавая, что это всего лишь сон и, проснувшись, он тут же всё позабудет, ибо столь восхитительное может существовать только во сне. Но, как и в детстве, в сон ворвался отец, отнял папку и закричал: «Не смей транжирить бумагу! Дели каждый лист на десять квадратиков и рисуй!» Разве Старик мог понять, что чистый лист бумаги — это свобода, а квадратики — тюремные клетки, где рисунки просто умрут?!
Отец схватил Кентиса за плечо и стал трясти… Кентис проснулся. Он лежал на сдвинутых стульях в проклятой комнатке с камином, и Юрка Мартисс тряс его, стараясь разбудить.
— Я тебя вспомнил, — пробормотал Кентис, приподнимаясь. — Ты учился в соседней школе и вечно ухлестывал за нашими девчонками. Наши ребята тебя постоянно били.
— Неужели узнал? — Мартисс наигранно удивился. — Ты же всех презирал. Разве кто-нибудь мог быть тебе ровней?
— По-моему, мы даже дружили.
— Да, ты делал вид, что нисходишь до меня.
Юрий поморщился, пытаясь прогнать воспоминания. Память о детстве сбивала с нужного настроя. В те года ненависть и приязнь лежали гораздо ближе друг к другу, как фломастеры в коробке, каждодневно меняясь местами. Они в самом деле были то друзья, то враги, но во взрослую жизнь унесли с собой лишь
