вражду и зависть.
— Пойдем, — Мартисс старался говорить как можно суше. — Для тебя приготовлено небольшое развлечение.
— Дыба или костер? — поинтересовался Кентис, без всякой охоты вставая.
— Мы не работаем так грубо, — Мартисс подтолкнул пленника к двери.
— Куда же в таком случае мы отправляется в три часа ночи? М-да, Юрочка, вот уж не думал, что из Дон Жуана ты превратишься в заурядного палача.
— А ты сам какую роль играл в ординате? А? Примитивного погонялы. Ты — как я.
— Я — мартинарий, — почти с гордостью произнес Кентис.
— Вот уж никогда не поверю!
— Проверь, — Кентис с гордостью повернул правую руку ладонью вверх. Ожог на коже почти зажил, и теперь явственно проступила красная бугристая буква «М».
— Ну и что? — пожал плечами Юрий. — Знак не проявляется только у князей. А погонялы точно так же клеймятся, как и мартинарии. Так что не обольщайся на свой счет. Ты — погоняла. Между нами всегда было так мало разницы, друг мой Кентис. Только та, что твой отец — мэр города, а мой — неудачник- мартинарий, чью боль вы попивали не стыдясь.
— Значит, ты метишь в князья?
— А ты нет?
— Мартинарий не может быть князем. Погоняла — да… изредка. А мартинарий — никогда.
— Если ты мартинарий, то где твое молочко? Где энергопатия? Я ничего не чувствую.
Кентис рассмеялся в ответ, и смех его прозвучал вполне искренне. После гибели своих работ он ощутил внезапную легкость и пустоту. Казалось, от него отсекли часть живую, и в первый момент он чуть не умер от боли. Но умерло лишь отсеченное, а он, Кентис, остался жить. Его душа сделалась огромной и пустой, она могла вместить любые верования и чувства, и не наполниться. Кентису представлялось, что весь он — огромный сосуд, и в этом он был так схож с другими. Прежде он был иной, а теперь сделался как все. Сейчас он, сам того не замечая, необыкновенно походил на Мартисса — не внешне конечно, но внутренней своей неприкаянностью. Его творчество превращало клоунско-преступную киноварь в благородный пурпур. Прежде он повторял о себе частенько:
Теперь он утратил свою бессрочную индульгенцию. Но чувство невиновности его не покинуло.
11
Когда дверь отворилась, и в комнату вошел Кентис, я подумала, что сплю, уткнувшись лицом в подушку и сглатывая боль как горькое снотворное, сплю вполглаза и при этом мысленно пытаюсь разговаривать с Андреем. Но когда следом в дверь протиснулся Мартисс, я поняла, что сон превращается в явь.
— Господи, хоть бы поспать дали, изуверы, — пробормотала бабка со своей койки. — То эта дура всю ночь стонет, то теперь гости к ней пожаловали поразвлечься.
— Эй, бабка, у тебя, погляжу, одно на уме, — грубо огрызнулся Мартисс. — Может, самой охота? Так мы тебе старичка организуем, у нас это не запрещается.
— Слушать тебя противно! — в сердцах сплюнула бабка. — Да ты глаза свои бычьи не пузырь, я свое отстрадала, зря надеетесь из моих старых костей навар себе получить.
Судя по тому, как старуха разговаривала с Мартиссом, я поняла, что Юрия, несмотря на импозантный вид, его не особенно ценят и держат на какой-то низшей, вовсе неуважаемой должности. Тон старухи его задел, и он вспылил совершенно неожиданно:
— Толк будет, ведьма, когда тебя живьем сожгут!
Есть люди, которым идет вспыльчивость, но в поведении Мартисса она выглядела совершенно неуместно. Вообще этот ненужный разговор со старухой сбил и обескуражил его. Он вошел в эту комнату, изображая князя. Но после двух фраз превратился в обычного погонялу. Он и сам почувствовал, что теряет нужный настрой и заторопился, вновь изменил тон, в этот раз на ехидно-насмешливый и почему-то стал постоянно подмигивать Кентису. Надо сказать, что тот выглядел куда более достойно.
— Пришел сообщить вам радостную новость, — подмигивая теперь уже мне, сказал Юрий. — Вчера, после обжаривания в камине, пришлось прибегнуть к услугам врача. Ну, и кроме всего прочего, сделали тест на беременность. И тест дал положительный результат. Ева, представляешь, ты станешь матерью. Какая радость! Я тебя искренне поздравляю. Кентис, надеюсь, ты тоже рад?
Кентис глупо моргнул и уставился на меня. Я заморгала еще глупее.
— Насколько я помню, — пробормотал Кентис, — с данной девицей я ни разу не трахался. Так что вопросы с подробностями не ко мне.
В моем мозгу радостно вспыхнуло «Орас! Новый Олежка!» Мелькнуло даже нечто подвенечно-белое, марш Мендельсона и… тут же всё залило чернотой. Потому что новое существо внутри меня могло принадлежать не только Орасу, но и… Ваду. Я точно не знала, через сколько дней тест на беременность дает положительный результат, но по всем прикидкам выходило, что у меня было гораздо больше шансов забеременеть в ту мерзкую ночь у Вада, чем в объятиях Андрея. Ребенок тут же представился крошечным уродом с безобразными зачатками ручек и ножек, с огромной головой и набыченной шеей. Он лежал толстым кулем в колыбельке и надрывно орал: «Хочу! Хочу! Хочу!»
— Нет! — заорала я как резаная. — Нет! Нет! Нет! — И заткнула уши. Потому что собственный визг оглушил меня. — Какая же я дура! Дура! Дура!
Последнее слово я могла бы повторить раз сто, и всё равно бы не определила меру своей глупости. Я пила в компании Кентиса ликер. А надо было жрать положенные в таких случаях таблетки. Надеялась, что обойдется! Идиотка! Я провела руками по животу, пытаясь определить, в самом ли деле урод сидит там, внутри. Определить, разумеется, было ничего нельзя. Я могла родить ребенка Орасу! Здорового, красивого, замечательного ребенка! Но вместо счастья выходило опять одно дерьмо. Не могу же я подсунуть Андрею урода и с наглой рожей заявить: он твой. Надо немедленно что-то делать. Немедленно! Но что? Я соскочила с постели и принялась лихорадочно рыться в единственном шкафчике. Там нашлась куча оберток, грязное белье и пакет ваты.
Мартисс недоуменно смотрел на меня.
— Что ты ищешь? — полюбопытствовал Кентис.
— Таблетки… Те, что действуют в случае задержки. Говорят, есть такие…
— Сомневаюсь, что они тут могут быть, — хмыкнул он.
В самом деле — с чего им тут оказаться? Кажется, я совсем сошла с ума.
— Вы должны их мне достать, — повернулась я к Мартиссу.
— Почему я? — спросил тот обалдело.
— Вы здесь хозяин. Или отпустите меня в аптеку.
Очевидно Юрий от этой сцены ожидал иного эффекта: нежных отцовско-материнских чувств, страха за не рожденное дитя. Или чего-то в этом роде. Сбитый с толку, он с отвращением смотрел на меня и
