попроси Хамзу, чтобы позволил тебе сесть в этой нише. Оставайся там и не двигайся. Сделай вид, что тебе грустно и не хочется ни с кем разговаривать. Придет Саид, сядет вот здесь. Видишь? С твоего места он тебе будет прекрасно виден, а ты ему нет. Понял?
Омру удивился точности, с какой вся обстановка кофейни была перенесена на такой небольшой лист бумаги.
— Уповай на благорасположение аллаха! — сказал начальник. — Послушай, может быть, ты нуждаешься в деньгах?
Омру покачал головой.
— Я ни на минуту не забываю о твоем благе. — Он взял ладонь Омру в свои руки. — Как поживает твоя матушка?
Омру стало грустно. Ему ничего не известно о матери. Когда шейх из молельни Слепых вернулся, Омру поспешил к нему, зная, что мать непременно пришлет с ним что-нибудь из деревни: маисовые лепешки или крынку кислого молока, старый сыр. Он никогда не забудет слов шейха:
— Я не нашел и следов ее. В деревне говорили, что твоя мать не умерла. Однажды она сказала, что ей во сне был голос, возвестивший, что жить ей осталось недолго. Поэтому она решила, что ей обязательно надо отправиться повидать сыночка, чтобы не отрывать его от ученья. Она сказала своей подруге Сиккине аль-Дуде, которая занимается изготовлением глиняной посуды, той самой, которая принимала Омру при его рождении на куче зеленого клевера и обрезала ему пуповину: «Дуда, я поеду в Каир, чтобы повидать мое сердечко». «Каир далеко, — уговаривала ее Сиккине, — и ты никогда туда не ездила». Но мать стояла на своем. Всем мужчинам в деревне, женщинам и даже детям, которых она останавливала, чтобы рассказать о своем чаде, она говорила, что ей необходимо поехать к нему. Она желала детям вырасти и стать такими же, как ее сын. Однажды Сиккине проснулась и увидела, что мать Омру исчезла. Ее искали на картофельном поле, на бахче, но не нашли и следа. Через некоторое время о ней уже никто не вспоминал: она никогда никому не была нужна. Это она постоянно нуждалась в людях.
Шейх из молельни Слепых сказал с удивлением:
— Я думал, она пошла к тебе.
У Омру потемнело в глазах. Он представил себе мать на пыльной безлюдной проселочной дороге между двумя деревнями: каналы, ямы, пальмовые рощи. Опускается ночь, а ей нечем поддержать свои силы. Она расспрашивает встречных, какая дорога ведет в Каир. Иногда Омру кажется, что мать его где-то близко, вот-вот появится. Узнает ли он ее? Может быть, время и дорога изменили ее до неузнаваемости? Может быть, зрение ее так ослабло, что она не узнает его? Уже три года, как он не слышал о ней ничего, не видел ее глаз. Он изменился. Бывают мгновенья, когда он нещадно ругает себя: как он мог целых три года жить в разлуке с матерью? Что теперь спрашивать — сердце болит, и все. Однако как быть, если мать пройдет по улице перед ним, а он в это время будет следить за Саидом? Раскрыть себя и броситься обнимать ее? Тогда Саид догадается, что расставляют сети вокруг него. Начальник узнает, что Омру погубил задуманное им дело. Омру ведь не единственный соглядатаи в кофейне — ему это доподлинно известно. Здесь есть и другое око, наблюдающее за ним самим. Может быть, это Хамза бен аль-Ид ас-Сагыр, может быть, кто-нибудь другой, на кого и не подумаешь. Например, сам Саид аль-Джухейни. Может быть, Омру проходит страшный искус, чтобы подняться выше по лестнице сыска? Начальник был явно тронут историей с матерью Омру. «Это хуже самой смерти», — сказал он. А потом пообещал, что отдаст распоряжение своим наместникам по всей стране сообщать все, что им известно о матери Омру. Ее непременно надо найти. Во время встречи с начальником для Омру не осталась Незамеченной разительная перемена в обращении с ним, в тоне, который стал заметно любезнее. Начальник проявляет необычный интерес к его личным делам, не бранится, как прежде. Это хорошо. После той встречи Омру стал ближе к нему.
Омру, съежившись, сидит в своем укрытии. Начальник учил его не давать волю скуке и усталости, даже если обстоятельства заставят его целый день смотреть в дырку балконных ставен в ожидании, когда явится человек, за которым надо следить. А тот, может, и не появится. Но Омру не должен поддаваться желанию бросить все.
В нише сыровато. Омру с нежностью думает о своей старенькой матери: где она, куда бредет, где найдет успокоение? Однако здесь не место подобным мыслям. Сейчас он на работе, за это ему платят. Хамза не посадил Омру поближе, как ему хотелось.
Вошли три шейха религиозных школ, где мальчики учат Коран. Один из них принялся пить салеп, так громко прихлебывая, что Омру стало неловко за него. Самый старший летами стал с сожалением вспоминать о тех временах, когда мальчики всем сердцем стремились к тому, чтобы выучить Коран наизусть, чтобы стать его чтецами. Однако время не вернешь. Десятилетний мальчишка не может усидеть на месте, как будто у него на заднице чирей: едва урок закончится — а его уж и след простыл.
— Все своеволие! Упаси от него господь! — воскликнул второй шейх.
— Это знамение времени! — добавил третий.
«Что он имел в виду, говоря «знамение времени»?»— подумал Омру. Следует быть начеку. Конечно, он здесь ради Саида, однако надо прислушиваться и к разговорам вокруг — вдруг узнаешь что-нибудь важное. Нечаянно можно напасть на такое, чего и нарочно не сыщешь.
Старший из шейхов сказал:
— Клянусь аллахом, не удивлюсь, если кто-нибудь скажет, что кобыла мула ожеребилась!
— Упаси нас аллах! Если кобыла мула понесет и ожеребится, значит, пришел конец света! — воскликнул третий шейх, самый маленький ростом.
— А откуда ты знаешь, что он уже не пришел? — возразил шейх с зычным голосом.
Омру слушает. Чудной разговор. Да у него, видно, есть тайный смысл… Какие знаки используют шейхи в разговоре? Давай-ка, Омру, навостри уши как следует! Во время первой встречи с ним начальник соглядатаев сказал: «Настоящий соглядатай — это пара ушей и пара глаз. Даже во сне он слышит, видит, запоминает и передает».
— Мы повидали немало чудес на своем веку. Теперь, значит, нельзя двинуться из дому в мечеть без этого куска кожи? — продолжал разговор один из шейхов.
— О таком раньше и не слыхивали, — сказал низкорослый.
Эх, если бы знать, из каких они школ! Надо расспросить о них у Хамзы вечером или завтра, чтобы не вызвать подозрений и доказать, что он действует по правилам сыскного искусства, если бы и вправду Хамза оказался следящим за ним оком.
Внимание Омру привлекли два торговца, вошедшие в кофейню. Один, седой, входя, спросил:
— Интересно, султан снял свою маленькую чалму и надел вместо нее большую?
— Если это так, значит, он выздоровел. Однако об этом еще не оповещали, — ответил второй.
«Из какого они квартала?» — подумал Омру.
С другой стороны раздался голос пожилого шейха:
— Появление антихриста — вот еще знамение времени!
— А я точно знаю, что султан надел большую чалму и встретился с эмиром Флюманбаем, — настаивал седой купец.
— Клянусь аллахом, я чувствую, что антихрист шныряет между нами! — сказал второй шейх.
Сердце Омру застучало: вот оно — низенький купец никак не хочет поверить, что султан надел большую чалму! Да и то правда, об этом не оповещают. Почему?
— Клянусь, нам не хватает только, чтобы солнце всходило и заходило на западе! — прогремел шейх с зычным голосом.
— Вообще-то я думаю, что и такое возможно, — откликнулся один из купцов.
Вошел смуглый изящный человек в маленькой синей чалме. Он был из числа христиан, которые пользовались мусульманским покровительством. Хамза бен аль-Ид ас-Сагыр говорил как-то Омру, что человек этот молчалив и дождаться от него слова все равно что ждать дождя в пустыне. Каждый день он заходит сюда четыре раза: после восхода солнца сразу же, как только откроется кофейня, утром, после обеда и перед закрытием.
Шейхи шутят: «Что он здесь потерял?» «Аллах непременно продлит мне жизнь, чтобы я мог позлорадствовать над нашим временем!» — говорит седой. Все смеются.
«Нужно обязательно дословно запомнить эту фразу», — думает Омру.
Торговец, что пониже своего собрата, говорит: «Вот купили кролика за полтора динара. Вынуждены
