своих родственников, по имени муаллим Махмуд бен Саляма, торговцу чечевицей в Аса ан-Набий, который имел три корабля на Ниле, перевозивших из Верхнего Египта, кроме чечевицы, кувшины и одежду. Муаллим Махмуд поблагодарил шейха Рейхана, чтеца Корана и Аль-Бухари, за оказанную честь, и через неделю Рейхан вступил в права супруга дочери муаллима в его доме в Фустате, пока не подыскал себе новый дом. Муаллим после этого стал всем говорить, что «муж его дочери — самый главный при дворе у эмира Аль- Джамдара».
У эмира Салямша шейху Рейхану отвели темную комнатенку в стоявшем особняком доме, поэтому светильник горел в ней день и ночь. Ни на второй, ни на третий день шейх Рейхан не предстал перед светлыми очами эмира. Не произошло этого ни в первую, ни во вторую неделю и месяц после его вступления в должность. Точно установлено, что эмир не принял его до сих пор.
Когда муаллим Махмуд бен Саляма спрашивает о здоровье эмира Аль-Джамдара, Рейхан, пожимая тестю руку, говорит что-нибудь вроде: «По правде сказать, вчера он был не очень здоров. Когда эмир пробудился ото сна, правый глаз у него подергивался… Эмир считает это плохим предзнаменованием, поэтому он провел весь день в печали». Муаллим начинает громко выражать свое беспокойство по поводу здоровья эмира, чтобы его собратья торговцы слышали, что он говорит о большом человеке. «Был у него лекарь?» — спрашивает муаллим. «Приходил, — отвечает шейх Рейхан, — сделал ему кровопускание…» Тут муаллим Махмуд громким голосом просит мужа своей дочери передать эмиру привет и пожелания выздоровления. Шейх Рейхан качает головой и отвечает тоже громким голосом, ибо знает, чего хочет муаллим. «Я скажу ему… Он же, клянусь аллахом, наказал мне особо кланяться тебе!»
Он часто приходит к муаллиму и уже издалека кричит: «Эмир Салямш почтительно кланяется тебе!» Лицо муаллима светлеет. Он покручивает ус и запускает пальцы в бороду. «Как увидишь эмира, — говорит он, — передай ему мой привет».
В конце концов эти разговоры стали тревожить шейха Рейхана: он и в глаза не видел Салямша. Даже его наместник встречался с эмиром один раз после вступления Рейхана в должность. Всю переписку Рейхану приносил один из евнухов эмира. Точно установлено, что Рейхан никогда не видел эмира. Даже когда родилась у него дочь Самах, через три года после женитьбы, эмир ограничился тем, что послал ему со своим наместником несколько динаров и одежду (а если быть точным — десять динаров, отрез атласа и расшитую рубашечку для новорожденной).
Через два года после появления на свет Самах эмир Салямш прогневил нашего господина султана — это известная история, — ибо не закрепил как следует конец муслиновой ленты, обвивавшей большую султанскую чалму. Она распустилась в то время, как господин наш султан принимал посланника абиссинского негуса, что привело султана в крайнее замешательство и вызвало у него сильный гнев. Султан призвал Салямша, допросил его и избил так, что тот чуть не лишился жизни. Султану показалось, что конец муслиновой ленты был не закреплен с умыслом. Он приказал бросить эмира в тюрьму аль-Мукашширу, где Салямш находится в заключении до сих пор, хотя уже минуло около двадцати двух лет после этого события.
Судьбе было угодно, чтобы эмир Салямш до того, как с ним все это приключилось, отправил шейха Рейхана к эмиру Тагляку вести переписку с землями Йемена. Во время его пребывания там и произошла история с лентой. Тогда Тагляк предложил Рейхану остаться у него. Шейх Рейхан очень обрадовался предложению эмира особенно потому, что он говорил с Тагляком без посредника и сопровождал его во время выездов. Рейхан же потом говорил муаллиму Махмуду, что кое-кто из его приятелей эмиров и сильных мира сего тайно предупредил его, Рейхана, о том, что должно случиться с Салямшем, и советовал ему держаться от него подальше. Они же замолвили о нем слово перед Тагляком, который был ему знаком и взял его к себе. Во время выездов Тагляка в город Рейхан, стараясь держаться поближе к эмиру, ищет глазами на улице какого-нибудь знакомого, который бы увидел его восседающим в высоком седле на муле в процессии Тагляка.
Несколько лет назад из селения Джухейна в Верхнем Египте явился молодой человек, состоящий в дальнем родстве с шейхом Рейханом. Некоторое время он жил в доме у шейха, а потом переселился к своим одноплеменникам в студенческую галерею Аль-Азхара. Истины ради следует сказать, что у нас нет оснований говорить, что молодой человек уединялся с Самах, дочерью шейха Рейхана, в доме, тем более что в то время ей было не более десяти лет.
То, что замечено и услышано до сих пор, не дает нам возможности установить точно время, когда вспыхнула его любовь к Самах. Однако рассмотрение того, что он говорил Самах во время праздника Шамм ан-Насим в садах Булака, подтверждает, что он влюблен. С каждым днем его любовь становится все сильнее, хотя их встречи очень редки (в этом мы уверены!).
Точно установлено также, что шейх ничего не знает о чувстве, которое Саид питает к его дочери. Продолжаем собирать более подробные сведения, которые могут нам пролить свет на суть дела.
КУМАЛЬ-ДЖАРЕХ
Безбрежные просторы лежат перед взором идущего странника. Вся его ноша — жажда постичь высшую сущность. Она ведет его в самые отдаленные земли. И их он проходит, размышляя о смысле жизни, оплакивая все, что было и есть. Как нестерпима печаль сердца в нищих домах и в процветающих странах, жители которых забыли, где начало и где конец! Как сладостно быть мореплавателем, стоящим на носу корабля с поднятыми парусами! Бытие — это море, безбрежное море. Корабль накреняется и выпрямляется, выпрямляется и накреняется вновь. Мореплаватель кричит изо всех сил, и в этом крике — итог всех надежд и конец всех страданий. Это крик в пространство, где нет тверди и не видно суши. Шейх не помнит, как он пытался одолеть головокружение. Он сложил ладони и крикнул. Криком кричало все его существо — его сердце, зрачки глаз, лицо, искаженное страданием. В этом крике было страдание жаждущего божественной любви до последнего дня своей жизни. Он шел из самых глубин сердца. От этого крика у него стало пусто внутри, тело потеряло свою тяжесть. Блеснула тайна сокровенного, почти раскрылась изначальная истина, зашептались звезды, и небо уронило скупую слезу.
— О единый, единственный! Где ты? Спаси меня, спаси!
Он не помнит, в каком море это было: во время странствий по свету для него не имели значения названия земель. Мир огромен. Нет ему ни конца ни края. Великий грех — тешить душу ожиданием конца пути. Ни этот год, ни тот, что идет вслед за ним, не несут этой благой вести. В его крике был вопрос. Он прошел через семь морей и семь земель, горы Каф и острова Вак-Вак, через Рыбу-Кита.
