Вали от возмущения даже привстал. Обратившись к мальчику, он сказал:
— Стыд тебе и позор, питомец неблагодарный и гнусный вор!
Ответил мальчик:
— Пусть я буду от поэзии отлучен и с врагами ее соединен, если я стихи его знал, когда свои сочинял! Просто наши мысли поил один водопой: шли они как в караване верблюдицы — одна наступала на след другой.
Говорит рассказчик:
— Казалось, что вали поверил в правдивость его утверждения и словно раскаялся в поспешности своего суждения. Он долго раздумывал, как правду ему раскрыть и подделку от мастерства отличить, и не увидел другого пути, как устроить им состязание, связав их узлом соревнования, и сказал им:
— Если хотите показать, кто из вас прав, меня третейским судьей избрав, выходите на состязанье иджазы[167] — сочините стихи вдвоем, попеременно, стих за стихом, свое уменье вы покажите открыто — лишь ваше искусство будет для вас защитой! Оба воскликнули в один голос:
— Мы согласны на испытание! Что сочинять? Мы ждем твоего приказания!
Вали сказал:
— Из красот поэтических я больше всего люблю таджнис[168], он им всем глава и раис[169]. Двадцать строк стихотворных вы расшейте его цветами и драгоценными усыпьте камнями — так вы покажете свое искусство, а в стихах вы опишете мои чувства к владычице красоты, властительнице мечты, стройной станом, притворством терзающей и обманом, нарушающей обещания, затягивающей ожидание, и покажете, как горька судьба ее бессловесного раба.
Говорит рассказчик:
— Сначала вышел старик вперед, а за ним уж и мальчик в свой черед, и так они говорили попеременно за строкою строку, а вали слушал внимательно и был начеку:
Так, строку за строкой, чередуясь, они стихи говорили и блеском мысли вали пленили. Сказал он:
— Аллах свидетель, вы две яркие звезды на небосклоне иль два алмаза в одной короне! Поистине расходует этот юнец лишь то, чем снабдил его Аллах, ему дано такое богатство, что он не нуждается в чужих благах. Раскайся, о шейх, в своем обвинении и скорей воротись к его прославлению!
Сказал старик:
— Не вернется к нему моя любовь, моего доверия не обрести ему вновь. Его непочтительность я испытал и черную неблагодарность узнал.
Возразил ему мальчик тогда:
— В гневе нет благородства, низкое дело — вражда. Разве Аллах считает возможным возводить на невинного обвинения ложные? Даже если б я дурно поступил или грех большой совершил — разве не помнишь, как ты читал мне в стихах поучения в дни твоего расположения?
Говорит рассказчик:
— Старик как змея зашипел, словно сокол, высматривающий добычу, на мальчика поглядел, затем сказал:
— Клянусь Аллахом, который велик и могуч, который небо украсил звездами и воду низвел из туч, — если я и надумаю мириться, то лишь затем, чтоб от позора укрыться. Этот юнец привык жить на моем содержании, чтоб я заботился о его пропитании. Время было обильное, всего нам хватало, а скупость меня не донимала. Теперь же время пришло, муками замутненное, несчастьями начиненное, рубище рваное тело мое закрывает с трудом, даже мыши ко мне не заходят в дом.
Говорит рассказчик: