В Казани мы закончили работу поздней осенью. Начались холода, выпал снег, а мы все еще работали. Администрация выхлопотала разрешение устроить пять представлений с подарками. Тогда весь реквизит, вещи артистов и лошадей отправили в Самару. Артисты оставили себе только легкий багаж. Мы с матерью уехали вперед, отец остался доигрывать последние представления в Казани.
Цирк в Самаре еще не был готов. Строился он местными богачами-рыбниками братьями Калиниными. Здание было каменное и по тому времени для провинции грандиозное.
Открытие цирка состоялось только 1 декабря. Сорок дней труппа была в бездействии, так как полицмейстер все время назначал какие-то комиссии и подкомиссии для осмотра цирка. Делал он это потому, что дружил с державшим в Самаре театр антрепренером Чужбининым и оттягивал открытие цирка, который, конечно, был конкурентом театру.
Наконец, полицмейстер назначил испытание крыши цирка. Крышу нагрузили тысячепудовым грузом, она его выдержала. Губернатор разрешил открыть цирк, полицмейстер же подписил афишу в день открытия только в четыре часа дня.
Долгожданное открытие цирка состоялось. Директора и братьев Калининых встретили шумными аплодисментами. Во время своего номера отец сказал: «Кто мог подумать, что маленькая рыбка может построить такое здание». Отец намекал на строительство цирка рыботорговцев Калининых.
Последнее время отец стал пользоваться злободневными темами, беря и выискивая их из газет. Публике это очень нравилось.
На втором спектакле в антре отец прошелся по поводу самарского депутата Челышева. Намек его вызвал бурные рукоплескания всего цирка. Отец целую минуту должен был ждать, пока публика успокоится. Когда же отец упомянул о кадетском депутате Родичеве, исключенном на пятнадцать Заседаний из Государственной думы, публика так наэлектризовалась, что все антре начинались и кончались громом аплодисментов.
У отца опять появилось много друзей», и он с горечью записывает: «Откуда и старые и новые знакомые взялись? И ужины, и шампанское. А то сорок дней ни одного чорта не видно было. Вот она, минутная слава артиста, Все и все для тебя, пока ты наарене, вне ее хоть с голоду умри».
Политические вставки и злободневные темы, не прошли отцу даром. На шестом представлении перед самым выходом ему было заявлено: «Под ответственностью высылки из города в двадцать четыре часа не касаться ни общеполитических, ни местных тем…»
Отец пишет: «Заявление неожиданностью меня обескуражило, повлияло на весь ход сегодняшней работы. Антре прошло отвратительно».
7 декабря отец объясняется с полицмейстером: «По мнению его, — пишет отец, можно ими пользоваться (злободневными темами), но «не напирая на педаль, и главное не касаться полиции» и «жить с ней в ладу».
После первых представлений сборы в цирке упали. Мешал театр, где шли «Черные вороны», делавшие битковые сборы[33].
«Сборы в цирке — слезы, — пишет отец, — в таком богатом здании, когда мало публики, то просто жутко».
В один из таких дней Бернардо вышел с репризой к дрессировщику Блинову, выступавшему с номером «Лошадь-артиллерист». Лошадь Блинова сама стреляла из пушки. Реквизитор спьяна зарядил ружье, которое вкладывалось в пушку двойным зарядом. При выстреле оторвался запал, и им убило наповал сидевшего в пятом ряду матроса. Бернардо случайно остался жив. Реквизитора арестовали и на суде дали пять лет каторжных работ.
Цирк посещался мало. Соболевскому приходилось платить артистам за сорок дней, в течение которых цирк не играл; сборы же все время были очень неважные. Дирекция пригласила гастролеров, но они мало помогли. Дела цирка поправились только тогда, когда начал свои гастроли борец Иван Заикин. Он работал с железом и тяжестями. Силой он обладал феноменальной. Он не только работал с гирями, но и гнул на руке браслет из полосового железа, а на плечах сгибал строительную балку. На грудь ему клали большого веса камень и разбивали молотком.
После нескольких выступлений Заикина открыли чемпионат французской борьбы. Сборы чемпионат делал прекрасные.
Назначили бенефис отца и Бернардо. Отец объявил об этом с арены и сказал, что главным их номером будет борьба с Пуришкевичем. Заявление это вызвало гром аплодисментов. Бенефис прошел хорошо. Борьба с Пуришкевичем, конечно, была словесная. Отец, обращаясь к Бернардо, просил не паясничать, угрожая исключить его из представления и прогнать с арены так же, как прогнали из Думы Пуришкевича.
Помогли бенефису и борцы. В этот день первый раз боролся с Заикимым уроженец Самары Елисеев. В дальнейшем борьба их на пяти представлениях шла вничью. Тогда объявлена была борьба «без срока и до результата». Елисеев узнал, что Заикин решил «положить» его во что бы то ни стало, и на борьбу не явился. В цирке начался скандал. Губернатор запретил борьбу. Больше цирку в Самаре делать было нечего. Решено было ехать в Ташкент.
24 февраля на последнем представлении отец пожелал самарцам «поменьше пивных и побольше народных школ».
«Энтузиазм публики был полный», — пишет отец.
ГЛАВА XI
От Самары до Ташкента мы ехали пять дней. В Ташкенте было тепло, Ташкент делился на два города: старый и новый. Старый город был окружен канавами — арыками. Быстротекущая вода этого своеобразного водопровода охлаждала в жаркие дни прохожих, в арыках же мыли пищевые продукты и стирали белье. Эту же воду ташкентцы пили. В новом городе бросалась в глаза смесь европейскоих с местным. Вперемежку шли лавочки узбеков и русских. Торгуя фруктами, рисом и красным товаром, местные торговцы тут же на тротуаре варили себе плов.
Узбеки были доверчивы, простодушны и терпели много обид и притеснений от русской администрации. Русская администрация относилась к ним со снисходительным презрением. Жизнь в Ташкенте была очень дорогая. Дешевы были только дичь и фрукты: и тем, и другим Ташкент изобиловал. Помню, мы, дети, объедались особым сортом груш, очень крупных и таких сочных, что от одной груши можно было набрать полстакана соку. Узбеки питались пловом из курдючной баранины, варили его около своих лавочек на угольях, ели руками и после еды мыли руки и рот в ближайшем арыке. Мы жили как раз против базара и могли наблюдать за жизнью, столь необычной для нас.
Цирк окружен был большим двором. Крыша у цирка была железная, а стены низкие глиняные. Уборные обиты войлоком и кошмой, чтобы предохранить артистов от скорпионов. Скорпионами нас очень пугали. Мать, испуганная рассказами об укусах, тщательно следила за нашими(кроватями. На базаре постоянно можно было видеть следующую картину: сидит узбек с ведром, полным горящих угольев, встает, говорит что-то на своем языке, обходит публику с бубном. Ему в бубен бросают деньги. Он пересчитывает их, делает из горящих угольев огненное кольцо, вынимает из тыквенной коробочки палочкой двух-трех
