предчувствий. Огню были преданы заготовки вавило-вских книг. В августе 1940 года из двух его кабинетов (в ВИРе и Пушкине) был вывезен, по свидетельству очевидцев, целый грузовик рукописей, дневников, набросков, неизданных лекций. Буквально из огня выхвачены 'Пять континентов': книга странствий, неоконченная, уцелела только в копии у мужественной машинистки. Издаваемые 'Наукой' тома эпистолярного наследия великого ученого - тоже в известном смысле чудо. Н.И.Вавиловым, состоявшим в переписке с учеными 100 стран и с сотнями соотечественников, было написано и продиктовано 30-40 тысяч писем, отразивших всю его жизнь, но подавляющее число оригиналов сожжено адресатами после ареста: издаются по большей части заверенные копии секретаря-стенографистки ВИРа. Еще драматичнее судьба последней книги Вавилова. В одном из писем Берии сам Николай Иванович указывает:
'Во время пребывания во внутренней тюрьме НКВД, во время следствия, когда я имел возможность получать бумагу и карандаш, мною написана большая книга 'История развития земледелия (Мировые ресурсы земледелия и их использование)', где главное внимание уделено СССР'.
Книга, созданная в заключении, - не такая уж редкость. 'Что делать?' Чернышевского и утопия Кампанеллы, труды народовольца Морозова… Но научный свод, всемирное обозрение, созданное без единого справочника, без источников, своих блокнотов, лучших энциклопедий, с опорой на собственную память, случай совершенно исключительный и для XX века трудно представимый. Старый мудрец Плутарх замечал в сравнительных своих биографиях, что часто поступок, слово или шутка лучше обнаруживают характер человека, чем сражения с десятками тысяч убитых и осады городов. Думается, что тюремное время Вавилова (август 1940 - январь 1943 гг.) и смерть от истощения в 57-й камере третьего корпуса саратовского изолятора даже больше, чем героический труд на 'шарике', чем все караваны, находки и мировые симпозиумы, отразили характер бойца. Зная о смертном приговоре, он писал книгу. Догадываясь, что она будет уничтожена, он все-таки написал ее! День за днем следователь, старший лейтенант Хват А.Г., начинал допрос одним и тем же вопросом: 'Ты кто?' Получив ответ - 'Я академик Вавилов', следователь день за днем, 400 суток ведения 'дела', поправлял наставительно: 'Мешок дерьма ты, а не академик!'
И несмотря на это, Вавилов читает сокамерникам лекции - по ботанике, генетике, о сельском хозяйстве. Можно уверенно говорить о сотне лекций, прочитанных методически оскорбляемым, унижаемым мыслителем. Днем - лекции в камере, ночью - обвинения старшего лейтенанта Хвата вроде того, что директор ВИРа 'портил посадочные площадки Ленинградского военного округа, производя засев аэродрома семенами, зараженными карантинным сорняком'. По старшему лейтенанту и его хозяевам, Вавилов и ВИР были смертельно виноваты перед Советской страной в насаждении вредоносной кукурузы, в посевах пшеницы на полях исконно ржаных областей и т.д. - даже минимальный агрономический кругозор для 'дела' Хвату А.Г. был, видимо, вовсе не нужен. И вопреки этому с сентября 1940 по март 1941 года в камере внутренней тюрьмы НКВД создается уникальный труд, какой должен изменить мерки героизма всех веков и народов'.
Черниченко Ю. Колос и колосс. К 100-летию со дня рождения Н.И.Вавилова // Книж. обозрение. 1987. 13 нояб. С. 14-15.
ФИЗИЧЕСКАЯ РАСПРАВА
ПОДГОТОВКА ИСТОРИЧЕСКОЙ СПРАВКИ
ХОД ВНЕШНИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ
ОТВЕТ ТВОРЧЕСКОЙ ЛИЧНОСТИ
8
'Когда настал срок, Сократ стойко встретил смерть. Этот финал, исполненный высокого, в истинно античном духе пафоса, озарил особенным светом весь жизненный путь Сократа, придал его личности невиданную глубину, цельность и величие. Самое смерть он заставил служить своему делу. 'Смерть Сократа, - справедливо отмечает новейший его биограф, - придала его словам и делам, всему, что с ним связано, ту монолитную и гармоничную цельность, которая уже не подвержена коррозии времени' (1). Более того, последующим поколениям он оставил благородный пример, следуя которому бесчисленные новые служители истины содействовали торжеству духовного начала в человеке, а вместе с тем бессмертию афинского мудреца, впервые сделавшего это начало исключительным предметом философии. Прав был А.Боннар, который писал, что 'самым поразительным в жизни Сократа, одновременно необычайной и заурядной, была исключительная плодотворность увенчавшей ее смерти. Эта смерть подняла целую плеяду свидетелей - учеников и противников, - которые говорят нам на протяжении веков, пусть даже иногда противореча друг другу, о значении учения Сократа и правды, ради которой он отдал свою жизнь' (2)'.
(1) Нерсесянц B.C. Сократ. М., 1977. С.138.
(2) БоннарА. Греческая цивилизация. Т. 11. М., 1959. С.273.
Фролов Э.Д. Огни Диоскуров. Л.: Изд. ЛГУ, 1984. С.127.
Из рассказа Анны Михайловны Лариной, вдовы Николая Ивановича Бухарина: 'Он свято верил в идеалы Октябрьской революции и хотел, чтобы я рассматривала черную полосу истории как временную, надеясь на очищение и справедливость. Именно поэтому он завещал мне воспитать сына большевиком. По этой же причине он адресовал свое письмо 'Будущему поколению руководителей партии'.
Письмо было написано Бухариным за несколько дней до ареста. Психологически он был уже готов к тому, что его арестуют и что придется расстаться с жизнью. Надежду на оправдание он окончательно потерял и принял решение заявить будущим потомкам о своей непричастности к преступлениям и просить о посмертном восстановлении в партии. В то время мне было 23 года, и Николай Иванович был убежден, что я доживу до такого времени, когда смогу передать письмо в ЦК. Будучи уверен, что письмо его будет забрано при обыске, и опасаясь, что в случае обнаружения его я буду подвергнута репрессиям, Николай Иванович просил меня выучить письмо наизусть. Много раз он читал мне свое письмо, много раз вслед за ним я повторяла написанные им строки. Ах, как.он негодовал, когда я допускала неточность! Наконец, убедившись, что содержание письма я запомнила твердо и окончательно, он уничтожил рукописный текст'.
Медведев Ф. Он хотел переделать жизнь, потому что ее любил [Рассказ А.М.Лариной, вдовы Н.И.Бухарина:]// Огонек. 1987. 28 нояб. - 5 дек. С.26-31.
'Тридцать пять лет пролежали в архиве мемуары Асира Сандлера. Необычен способ, с помощью которого Асиру Семеновичу в условиях особого лагеря удалось что-то записать, а главное - сохранить при обысках. Бумаги и даже огрызка карандаша у него не было. Сандлер вспомнил героя произведения Джека Лондона 'Сердца трех' - старого индейца, который хранил записи на нитях с узелками. На основе узелкового письма Асир Семенович разработал свой шифр. Большую часть клубков-записей Санд-леру удалось сохранить и разными путями передать за зону. И вот настало время перебрать узелки памяти…'
Мы были выше и упрямей своей трагической судьбы. Из записок реабилитированного // Собеседник. 1987. N10. С.12.
'Трудно найти пример большего внутреннего благородства, чем поведение Галуа перед смертью. 29 мая, накануне дуэли (дуэль состоялась на рассвете 30 мая. -
Из последнего письма Галуа к Опосту Шевалье: 'Обратись публично к Якоби и Гауссу и попроси их
