трубки, увеличивающей от нетерпения звук позывных. Степан следил за ее круговыми забегами, улыбаясь многозначительной улыбкой довольного мужика, который хоть и весьма удовлетворен и счастлив телесно, но ожидает еще много интересного впереди, разглядывая голенькую барышню.
— Не смотри на меня так! — изобразила возмущение Стаська, отыскав, наконец, трубку, но не торопясь отвечать.
— Как? — хмыкнул он.
— Порочно!
— Я очень порочный, особенно когда смотрю на тебя голенькую!
— Да! — ответила Стаська исходившемуся в припадке телефону, сверкнув глазами на Степана, и, не удержавшись, рассмеялась.
Княгинюшка помолчала, анализируя услышанный счастливый Стаськин смех, и решила уточнить:
— Мне показалось?
— Нет! — звенела счастьем Стаська. — Я тебе потом перезвоню!
— Не переусердствуй! — усмехнулась Сима.
— Набирая твой номер? — смеялась Стаська.
— И в этом тоже! — продолжая улыбаться, посоветовала княгинюшка.
И отключилась без лишних слов.
Стаська закинула куда-то, не глядя, телефон и, освещая пространство вокруг сияющей счастливой улыбкой, предложила:
— Давай, что ли, на кровать перейдем, на полу холодно!
— Минут десять назад тебе так не казалось! — поднимаясь с пола, заметил Больших.
Они не спали ночь.
Переходя от поцелуев к разговорам, тихим и неспешным. Степан рассказывал ей о сестре и родителях, о зяте, которого уважал по-мужски, и о Дениске, в свои полгода уже проявляющем характер, о работе и о Вере. Стаська — о княгинюшке, о родителях и своей работе.
Им очень многое надо было рассказать друг другу, но они не торопились. Зачем? Теперь расскажут, подробно и в деталях — у них все время впереди!
— А как там Василий Федорович? — спросил Степан. — Перст, можно сказать, судьбы, который нас свел! Я Лешке давно звонил, с неделю назад, узнавал о его состоянии.
— Вчера выписали из больницы. Асокины его к себе забрали до полного выздоровления. Он родной брат их домработницы, а она член семьи. Я к нему в больницу не ходила. Княгинюшка навещала, а я от нее все новости узнавала.
— И почему не ходила? — предполагая ответ, спросил Степан.
— Тебя боялась встретить и знала, что не удержусь и начну Василия Федоровича о тебе расспрашивать! — разила честностью Стаська.
— Понятно, как говорит наш Лев Гурьевич.
К полудню они все же уснули, обессиленные, не в состоянии ни разговаривать, ни целоваться, переплетясь руками-ногами, выключились в один момент, словно в омут ухнули, часа в три Степан проснулся и стал собираться. Стаська, не до конца проснувшись, все не могла понять, куда и зачем ему надо ехать.
— Ты спи, — поцеловал ее в висок полностью одетый и готовый к выходу Степан. — Мне надо Ане продукты купить, она не успевает, и отвезти ее в больницу к Юре и обратно, а вечером я вернусь.
— Гумм-м… — поерзала Стаська головой по подушке, что, видимо, означало понимание.
— Тебе придется встать и закрыть за мной дверь, — поцеловав ее еще раз, объяснил Степан с сожалением: так не хотелось ему будить ее окончательно.
Стаська сонно отозвалась, не открывая глаз:
— В верхнем ящике тумбочки в прихожей вторые ключи. Возьми и закрой сам.
— Спи, — сказал он улыбаясь и поцеловал еще раз.
Напоследок.
Улыбка пристроилась на его лице и в душе основательно, он никак не мог перестать улыбаться и когда сел в машину, и когда осторожно выезжал из загроможденного автомобилями двора на проезжую часть. Невозможно было перестать улыбаться и чувствовать звенящее счастьем тело, разум, сердце, когда перед глазами проносились кадр за кадром их ночь, и Стаськины то смешливые, то потрясенные, то наполняющиеся слезами от переживаемого глаза цвета темного меда.
Зазвонил один из сотовых, выложенных им сразу, как только сел в машину, на торпеду. Не служебный.
И на том спасибо — сейчас и в «бой» ему, мягко говоря, не потянуть!
Он посмотрел на определитель номера, и так хорошо пристроившаяся на лице улыбка потухла сама собой — звонили с Вериного домашнего телефона.
— Да! — ответил Степан.
— Степан Сергеевич? — спросила Ольга Львовна осторожно.
— Да, — предчувствуя грядущее, помрачнел Степан.
— Степан Сергеевич, вчера Веру увезли на «скорой» в больницу, — разрыдалась Ольга Львовна. — Ей совсем плохо стало, она сознание потеряла, я и вызвала. Я с ней поехать не могла, Ежика оставить не с кем, а по телефону они справок не дают. И до вас я никак не могла дозвониться!
Да, неслужебный, телефон для личных звонков, он отключил, когда они со Стаськой перебирались с дивана на кровать, и включил только сегодня, когда одевался в прихожей и привычно проверял содержимое карманов и поступившие звонки и сообщения на телефоны.
— Ольга Львовна, вы успокойтесь. А то Ваньку совсем напугаете. В какую больницу ее увезли?
Она сказала номер больницы и продиктовала не нужные Степану номера справочных телефонов. Он выслушал не перебивая.
— А вы сказали врачам скорой, что она обследовалась в другой больнице у конкретного врача? Ее бы госпитализировали туда.
— Она не ходила! — призналась Ольга Львовна и стала по новой всхлипывать. — И вам не призналась! Говорит, незачем понапрасну беспокоить знакомых Степана и его самого! Сходила в нашу поликлинику, ей терапевт дала направления на анализы.
— Диагноз тоже терапевт ставила? — суровым докторским тоном расспрашивал Степан.
— Да, только она сказала, что надо бы уточнить, и выписала направление на УЗИ и к урологу, но Верочка не успела сходить…
«Твою мать! — выругался про себя Степан. — Ну твою же мать! Надо же быть такой идиоткой твердолобой!»
— Ладно, Ольга Львовна, я все узнаю и позвоню. Решим, как действовать, в зависимости от обстоятельств.
— Степан Сергеевич, Верочка вам не призналась, стеснялась и не хотела, чтобы вы видели в ней больную или пациентку, но она давно, где-то с полгода мучалась болями. Все скрывала ото всех, и от меня тоже, последнее время совсем уж ее прихватило, пришлось мне рассказать, а вам говорить запретила. Вы уж не сердитесь на нее.
— Ольга Львовна, а она за эти полгода хоть раз у врача была?
— Нет, пока вы не настояли, не была, думала, обойдется.
— Ну да! Рассосется само собой! Идиотизм! — не выдержал Больших.
— Вы уж простите нас…
— Да при чем здесь мое прощение, непрощение или обиды какие-то! Речь идет о ее здоровье и жизни! Все, Ольга Львовна, — сбавил он напор, — что теперь об этом говорить. Я позвоню.
В негодовании нажал кнопку отбоя и швырнул телефон на торпеду, осмотрелся, где едет, прикидывая, как лучше и быстрей добраться до больницы.
«А что ты разошелся? Ты врач, ты что, не видел ее состояния, симптоматики? Или не хотел замечать? Полгода? Или так тебе она до фонаря, то бишь безразлична, что ты и не смотрел с излишней внимательностью?»
Еще больше раздражаясь, теперь уже на самого себя, Больших посигналил и, нагло нарушая,
