Как-то вечером, через много недель после событий на кандомбле Прокопио, несколько человек возвращались на автомобиле с праздника в «Белом доме» в Энженьо-Вельо, где террейро было восстановлено во всем его прежнем великолепии. За рулем сидел владелец автомобиля, профессор ФрагаНето, исполняющий обязанности заведующего кафедрой паразитологии, а с ним ехали фрей Тимотео – с длинной бородой и розовыми, как у голландцев, щеками, в мирской одежде аббат походил на бродячего торговца, – сантейро Мигел и Педро Аршанжо. Остановились у монастыря, простились с аббатом, потом отвезли Мигела, который жил в каморке при своем магазине на улице Лисеу.
В Германии профессор Фрага Нето стал полуночником и пристрастился к пиву.
– Как насчет того, чтобы промочить горло, местре Педро? Во рту пересохло, это кушанье с оливковым маслом было очень вкусное, но после него так хочется пить.
– Пивка неплохо бы.
Зашли в бар Переса на углу террейро, чуть подальше собора, как раз напротив медицинского факультета. Сделав несколько глотков, профессор Фрага Нето сказал:
– Сейчас мы с вами не профессор и педель кафедры паразитологии, а двое ученых, двое друзей. Давайте поговорим откровенно, и, если хотите, зовите меня «дружище», как вы называете всех на свете. Мне хочется, чтобы вы сегодня кое-что мне разъяснили.
«Друзья?» – подумал Аршанжо. Профессор и педель питали друг к другу явную симпатию. Фрага Нето, порывистый и щедрый душой, пылкий энтузиаст, человек кипучего, взрывного темперамента, ценил в Аршанжо зрелость суждений, опыт, уверенность в себе, упорство, скрытое за мягкостью манер, жизнелюбие. Может ли педель стать другом профессора? Аршанжо считал себя другом Силвы Виражи. Более пятнадцати лет – срок немалый – ощущал он тепло отеческого расположения ученого, хотя разница в возрасте была у них не так уж велика. Все эти годы ученый направлял его усилия, защищал, поддерживал, постоянно оказывал ненавязчивую помощь. Дружеские чувства питал Аршанжо и к Фраге Нето, который, как только появился на факультете, тут же процитировал на защите кусок из «Африканских влияний на народные обычаи Баии» и с тех пор всегда искал общества Аршанжо, охотно с ним беседовал. Не раз и не два заходил он и в «Лавку чудес», но там уже не было шумных богемных сборищ с танцами и песнями – теперь это было серьезное и процветающее полиграфическое предприятие, где вечерами собирались хозяева и почтенные гости потолковать о том о сем. Да, конечно, он друг Силве Вираже и Фраге Нето, но это особая дружба, не та, что связывает его с Лидио, Будианом, Валделойром, Ауссой, Манэ Лимой и Мигелем: эти ему ровня, а те – ступенькой выше. Местре Аршанжо не хотел подыматься по лестнице, даже если бы ему и протягивали дружескую руку. Это майор Дамиан де Соуза умеет сохранить равновесие, стоя одной ногой на нижней, другой – на верхней ступеньке. А Тадеу? Что-то долго нет от него вестей. Местре Педро пьет пиво. Профессор Фрага Нето разглядывает своего подчиненного: что таится в этом взгляде, за этими мягкими чертами бронзового лица? О чем думает этот человек, как он понимает жизнь?
Фрага Нето ходил в «Лавку чудес», чтобы, по его выражению, общаться с народом, «с трудящимися массами». Слушая, как он рассказывает о жизни в Европе, о научных исследованиях, о политических течениях, о рабочем движении, Педро Аршанжо порой вдруг ощущал себя стариком, человеком прошлого, который на новом для него языке слушает пророческие слова о мире, где даже ничтожные различия не будут отделять его от Фраги Нето.
– Так вот, друг мой, – вновь заговорил профессор, прерывая ход рассуждений Аршанжо. – Я не в силах уяснить одной вещи, и это не дает мне покоя. Об этом-то мне и хотелось вас спросить.
– Что же это за вещь? Спрашивайте, если смогу – отвечу.
– Я хотел бы знать, как это вы, ученый, да-да, ученый, неважно, что у вас нет диплома… Так вот, оставим околичности и будем называть все своими именами. Я хотел бы знать, как это вы верите в кандомбле?
Фрага Нето осушил свой стакан, снова налил.
– Ведь вы верите, не так ли? Если бы не верили, как бы вы могли проделывать все, что там требуется: петь, танцевать, гримасничать, давать целовать руку, все это очень мило, не спорю, наш аббат сегодня прямо-таки слюни пускал от удовольствия, но согласитесь, местре Педро, это же все от первобытного человека – предрассудки, варварство, идолопоклонство, ранний этап цивилизации. Но как это возможно?
Педро Аршанжо немного помолчал, отодвинул пустой стакан, попросил испанца подать кашасы: «Моей, вы знаете какой».
– Я мог бы сказать, что люблю петь и танцевать. Фрею Тимотео нравится, мол, смотреть, а мне – делать. Этого было бы достаточно.
– Нет, вы сами понимаете, что меня интересует другое. Я хочу знать, как вы можете примирять ваше научное сознание с участием в кандомбле. Вот что мне нужно. Как вам известно, я – материалист и порой становлюсь в тупик перед противоречиями человеческой натуры. Вот и перед этим вашим противоречием, например. В вас будто два человека: один пишет книги, другой – пляшет на террейро.
Испанец подал рюмку кашасы, Педро Аршанжо залпом выпил: этот настырный парень доискивается ответа на самую трудную загадку, раскрытия сокровенной тайны.
– Педро Аршанжо Ожуоба, тот, что читает книги и любит поговорить, что сейчас толкует и рассуждает с профессором Фрагой Нето, и тот, что целует руку жрице Пулкерии, – это два разных человека, и вы, возможно, думаете, что один из них белый, а другой черный. Нет, профессор, тут вы ошиблись – один- единственный. Смесь того и другого, мулат, но один.
Голос его, исполненный непривычной торжественности, звучит сурово и размеренно, каждое слово идет из глубины, от сердца.
– Но как можно, местре Педро, сочетать непримиримое, быть одновременно и тем и другим?
– Я метис, что-то во мне от белого, что-то – от черного, я белый и черный одновременно. Я родился на кандомбле, вырос среди ориша и еще юношей получил высокую должность на террейро. Знаете, что такое Ожуоба? Я – глаза Шанго, дорогой профессор. У меня высокие обязанности, высокая ответственность.
Постучал по столу, призывая официанта:
– Пива сеньору профессору, рюмку кашасы – мне. Верю я или нет? Скажу вам то, чего никому не говорил, кроме самого себя, и если вы кому-нибудь об этом скажете, мне придется отказаться от своих слов.
