необходимые отделы штаба школы, так настойчиво и дипломатично «нажимал» на писарей и начальников, что за день управился со всеми делами, достал на вокзале билет и вечером уже сидел в вагоне скорого поезда. Летать, скорее летать!
Но поезд, как нарочно, полз до Ростова медленно, будто улитка, на станциях простаивал невероятно долго и даже звук паровозного гудка, казалось, двигался в воздухе не скорее пешехода.
Подверглись сомнению и новенькие ручные часы, купленные недавно: разве можно поверить их регулировке, если в каждом часе Илья легко насчитывал добрую сотню минут… Но, сверив их с часами соседей, Дорохов с грустью убедился, что в ОТК часового завода — увы! — работают люди добросовестные. А когда, измученный ожиданием, крепко уснул, — поезд подошёл к Ростову.
Вопреки ожиданиям, в ростовском авиаотряде, хотя и встретили молодого пилота приветливо, особенно не спешили с предоставлением ему работы.
Только начальник финансовой части и кассир действовали оперативно, все же остальные… Да что тут говорить! Человек, можно сказать, лётчик, и отныне ветры, туманы и прочая «мура» ему нипочём; он жаждет полётов, а в отряде медлили с его оформлением и даже заставили тренироваться и пройти процедуру, обязательную для молодых пилотов, которая называется «ввод в строй». Обидно, разумеется, тренироваться, когда душа жаждет выполнения отрядного плана!
Задания на полёты давайте ему, а не тренировку!
Но чаяния молодых пилотов, как им порой кажется, противоположны желаниям начальства, что день и ночь. Закончена и тренировка, командир написал в лётной книжке звучную фразу: «Разрешаю самостоятельные полёты на почтовых трассах», но Дорохова всё ещё «выдерживают» на земле, как молодое вино в подвалах, присматриваются к погоде, оценивают силу ветра.
А что ему ветер?
Отчаянию Ильи не было предела. Он в нетерпении ежеминутно маячил на глазах командира, ожидая задания, и готов был вылететь в самых рискованных условиях, нежели слоняться без дела на земле, когда другие летают.
Но пришёл день, когда настал и его черёд: подписано задание на полёт с почтой по маршруту Ростов — Харьков — Ростов.
— Правда, погодка неважнецкая, — сказал Илье командир отряда Троепольский.
— Ничего, товарищ командир, зима позади: марток уже, — бодро ответил Дорохов. — Мне это нипочём.
— Так-то оно так, а всё же… Одним словом, именно, марток. Но если придётся туговато, — немедленно возвращайтесь домой. На рожон не лезьте!.. Идите за погодой!
— Есть! Спасибо, товарищ командир.
Дорохов размашистыми журавлиными шагами подошёл к самолёту П-5, сказал технику, что сейчас полетит, и, прижимая к себе локтём планшет, направился на метеостанцию. Предстоял первый самостоятельный рейсовый вылет молодого пилота, и Илья старался выглядеть возможно более «авиационно», то есть, чтобы всё было в порядке и в то же время не чувствовалось спешки и особого старания, чтоб на лице было написано полнейшее равнодушие ко всем синоптикам мира.
А погодка в тот мартовский день 1935 года была, как объяснила на метеостанции девушка с глазами летнего утра, «так себе», что означает: облачность 10 баллов, нижняя кромка местами до 100 метров над землёй, хотя в районе самого Харькова много лучше, и просила запомнить: если лететь чуть восточнее маршрута, то там облачность высокая и условия для полёта хорошие.
Илья небрежно выслушал девушку, равнодушно кивнул, торопливо расписался в бланке прогноза погоды (дескать, сами видите, мне некогда заниматься небесной бюрократией!) и побежал принимать загрузку. А минут 30–40 спустя, покончив с оформлением вылета и выслушав наказ командира «следовать только наставлению и инструкциям», пилот Дорохов уже набирал высоту в районе Родионово- Несветайского…
«Все учат, все наставляют, — мысленно рассуждал Дорохов, — будто я и сам не знаю, что мне делать. Красивая облачность сегодня, но мрачноватая… Отчего бы это? Ах да, сейчас март! Значит, так: я возьму немного западнее трассы, как советовала мне синоптичка, там облачность повыше…»
Подвернув влево (а ведь надо было вправо!), Дорохов вскоре упёрся в пелену облаков.
«Гм-м… — недовольно подумал он. — Всего 450 метров, а уже деваться некуда. Низом идти — трубы мешают. Подо мной Красный Луч, а скоро Дебальцево. Как же быть?..»
Заметив ещё левее самолёта неширокое «ущелье» между двух облачных массивов, Дорохов смело свернул в него и, увеличив обороты мотора, энергично полез в высоту. Но и там ничего приятного не ожидало его. Впереди сходились верхний и нижний ярусы облачности, светлый клин чистого воздуха кончился, и самолёт стрелой воткнулся в тёмную мешанину облаков.
Ёкнуло сердце молодого пилота, — в трудных «слепых» полётах он был ещё мало натренирован. Справившись с волнением, Илья убрал газ и стал пробивать облака вниз. Зорко следил за приборами и боялся сделать резкое неверное движение. На высоте 200 метров справа показалась земля — двукрылый самолёт вывалился из облаков с креном, ленты-расчалки тоскливо посвистывали.
Выровняв машину и оценив обстановку, Илья повел самолёт под нижней кромкой облаков, внимательно всматриваясь в незнакомую, как Африка, украинскую землю. Всё белым бело и не поймёшь, где что находится! Вернуться бы?.. Так нет же, недорос ещё до смелых решений и не проучен был своим упрямством…
Глянул на карту. По расчёту должен находиться возле изгиба железной дороги, а на земле железной дороги нет и в помине. Вот так штука! Ищи её, Илья, крепко ищи… Стал кружить и влево, и вправо — нет дороги и только. «М-да… для меня это пустяк, — рассуждал он сам с собой, — а всё же положеньице пикантное!»
А дороги всё нет… Не придумали же её в типографии, где печатали карту?! «Стоп! Ну, и садовая голова, — выругал себя незадачливый пилот. — Я всё наоборот делаю: ищу на земле то, что вижу на карте. Исправим ошибку…»
Сперва всмотрелся в землю и обнаружил на ней озерцо, скованное льдом, и на берегу село, а за ним развилку шоссейных дорог. Одна идёт влево, а две круто сворачивают вправо. Сориентируем карту по компасу. Вот так. А теперь ищем на карте то, что есть на земле… Вот, пожалуйста, всё налицо — и никакой опечатки… Кто говорил, что Дорохов не лётчик?! А вот немного севернее идёт и «железка». Если буду лететь вдоль неё, то прямёхонько прибуду в Харьков. Не зря железную дорогу в авиации прозвали «компасом авиаторов»!
И вообще, чтобы точно прилететь в заданное место, лётчику надо иметь только карту, приборы и терпение, — остальное приложится…
Ободрённый успехом, Дорохов взял верный курс и, напевая весёлую песенку, полетел на север. Все невзгоды остались позади, и даже начальство не узнает, что он блуждал в первом же рейсе.
Но не пролетел он и десяти минут, как мотор резко сбавил обороты и безнадёжно умолк.
Едва хватило времени, чтобы выбрать подходящее место и сесть на заснеженное поле.
Приехали!
Неохотно вылез Илья из кабины, обошел самолёт, на сердце отлегло — целый. Причина вынужденной посадки — полная выработка горючего. Долетался! Недалеко населённый пункт. Пошёл к нему, а навстречу — ребятишки.
— К нам прилетели, дядько?
— Специально!.. Что это за станция?
— Барамля.
— Ну, ведите, хлопцы, где тут у вас есть телеграфист?
… Конечно, из отряда помогли, прислали горючее, и рейс был завершён. По возвращении Дорохова ожидал крупный разговор с командиром отряда. Неприятно очень, но в авиации без «шприцов» не прожить, так все старые лётчики говорят. Откуда повелось это словечко, — кто его знает? Но оказалось оно живучим среди крылатого русского племени.
В общем, в любом аэропорту есть маленький насосик (по типу велосипедного) для промывки мотора бензином или заливки в цилиндры масла перед запуском. Называется он шприцем. И вот, когда кому-нибудь из лётчиков влетает от командира поделом, то остальные авиаторы говорят об этом происшествии:
