«Другая методика» показала свое явное превосходство над первой. Чем ласковее объяснял Дядечко и чем больше подхваливал курсанта, тем правильнее летел самолёт.
Инструктор пришёл в восторг.
— Люблю гордых, — сказал он. — Молодец, всегда будь откровенен во всём. Не нравится — скажи. Ты — человек! А вообще, значит, к каждому из вас надо отдельный ключ подбирать… Учтём это для дальнейшего. Правду говорят, что дело не столько в том, кого учат, сколько в том, кто учит… и всё же до нормы ещё, как до луны!
В тот день вечером Абрамов опять не мог долго уснуть. С одной стороны, его поддерживал временный успех, а с другой стороны, снова стало терзать душу сомнение.
Думал о многом, вспоминал… А воспоминания, что пейзажи в перевёрнутом бинокле: все кажется далеким и маленьким…
… Есть в Кущёвском районе Краснодарского края село Полтавченское. Не на всякой карте его найдёшь, не с любой высоты увидишь, но много в нём жило и живёт замечательных людей с чистой душой и большим сердцем.
Взять хотя бы чету Абрамовых — Лукьяна Степановича и Пелагею Ивановну. Полвека вместе они прожили рука об руку. Всякое приключалось в их дружной семье, а всегда старались держаться рядом и никому не причиняли зла.
Не было вот только у Абрамовых детей. И немало лет назад они усыновили сироту — Петю Михайличенко и стало в их семье трое.
Вырос приёмыш на радость своим новым родителям, женился, сам отцом стал. Внука, по настоянию деда, тоже назвали Петром.
В 1917 году Пётр Лукьянович ушёл добровольцем в Красную гвардию и погиб в боях за Родину. Мальчик остался без отца.
Рано довелось маленькому Пете Абрамову познать труд. Лет с девяти стал он помогать деду в кузне и подолгу любовался могучим стариком. Лукьян Степанович был здоровый, русоволосый мужчина с энергичным лицом. Лет до шестидесяти боролся он даже с молодыми силачами и почти всегда клал их на лопатки.
Особенно нравилось Пете раздувать меха и смотреть на пламя горна…
Вот, смешно вздрагивая и кувыркаясь в сильной струе воздуха, обкатываются друг о друга смолисто- чёрные угольки и, накаляясь, меняются в цвете: становятся сизыми, затем синие жилки бегут змейками по тёмно-красной поверхности угольков, потом угли, разгораясь всё жарче, приобретают бледные оттенки, и пламя появляется вокруг них, как корона, с лёгкими подвижными зубцами. Гудит оно весело, пляшет в воздухе, готовое создать нечто новое, необходимое человеку, или уничтожить в мгновенье ока всё, что попадётся на пути.
Злая и привлекательная сила в кузнечном огне!
А дед, улыбаясь, кладёт прямо в его подвижную пасть кусок металла, и огонь, словно понимая, чего хотят от него, жадно облизывает холодный брусок и как бы вдувает в него какую-то фантастическую жизнь…
И кажется Пете, что стоит только сунуть в пламя бесформенную глыбу металла, как, повинуясь волшебной силе огня, через несколько минут превратится она в точно такой же трактор, что увидел Петя сегодня впервые в жизни на улице села.
— О чём задумался, Петюнька? — заботливо осведомился дед.
— О тракторе…
— Машина хоть куда, — соглашается Лукьян Степанович. — Каких только люди не придумали механизмов! Эх, Петро, купим мы с тобой мотоциклет, да поедем вдвоём по Руси-матушке технику изучать… А?
— Поехать бы, дедушка, — не то упрашивая, не то утверждая, говорит Петя.
— А что же, возьмём да и махнем! — подогревает дед мечтания внука. — А нет, так другое путешествие посмотрим…
— Какое? — настораживается мальчик.
Пойдёт скоро самая наипервейшая техника во все концы и в наше село заявится, — уверенно поясняет свою мысль дед. — Сама к нам придёт, как трактор! Ты учись только, Петюнька, всё тебе будет.
— Ох, дедушка, трудно учиться и неохота! — признался Петя.
Вздохнул дед: уже несколько раз так жаловался ему внук. И мальчика жаль, и ошибиться боязно. Сам-то дед без особой грамоты в люди выбивался, а как теперь оно будет, кто знает. Вероятно, иначе…
А несколько дней спустя пришёл Петя из школы, кинул книги на лавку и настойчиво произнёс:
— Не буду больше учиться!
— Это почему же? — испугалась Пелагея Ивановна.
— Тяжело в школе-то, бабушка.
— Неучем жить ещё тяжелее, — рассердилась Пелагея Ивановна.
— Ну и что ж… Не пойду больше в школу.
— Дед! Скажи хоть ты слово, — взмолилась Пелагея Ивановна.
Помолчал Лукьян Степанович, отвернулся, не хочет неволить ребёнка. Почувствовал Петя слабину и обрадовался: дело выиграно! Но по-настоящему цену такого «выигрыша» узнал после.
В 1929 году всей семьёй переехали в Батайск. Петя нанялся пасти колхозные табуны, а дед поступил в кузницу машинно-тракторной станции.
Машины по-прежнему привлекали воображение Петра, но он лишь мечтал о них. Просто думал о том, что вот, мол, какую интересную технику придумывает человек… А если бы ещё такие были машины, чтоб на луну полететь. Или, чтобы прямо с неба сеять. Или, чтобы — трах! — и средь засухи дождь пошёл… от-то б было дело!
Пока же юный пастух предавался созерцательному мечтанию, кони резвились и порой, словно беря с него пример, ветром носились по лугам и убегали в неизведанные ими заросли камыша или сочные пастбища.
Хватится Пётр, — двух-трёх голов нет в табуне. Начинаются утомительные, беспокойные поиски. А как-то искал жеребчика весь день, ночь и следующий день. Из сил выбился, проходя километр за километром. Упал на траву и горько заплакал: столько в мире умного и хорошего, а тут за конями ходи, да быкам хвосты накручивай — «техника»!
Поздновато, правда, но сам же и опомнился. Нет, не хочу быть неучем. Учиться пойду. Куда? А вот в ФЗУ. Машинистом бы стать, поезда водить…
Обрадовалась Пелагея Ивановна, да и дед понял: большую ошибку совершили, что внуку позволили бросить школу! Надо навёрстывать. Повели в ФЗУ. Не принимают. Нужно 4 класса, а у Петра три. Спасибо, есть подготовительные курсы.
Много труда приложил Пётр к учебе, пока поступил в Ростовское ФЗУ связи на отделение монтёров, пока окончил его и стал работать на Батайской электроподстанции. Зато понял, что значат в жизни человека знания!.. Скорей всего, сейчас не ладится у него с полётами не потому, что он неспособный, а оттого, что, вероятно, он чего-то недопонял, а кое-что, пусть даже мелочь, и вовсе не знает.
А раз это так, надо всё снова повторить, получиться и постараться тоньше сообразить, что к чему — тогда и на лад пойдёт…
Его размышления прервало появление инструктора. Дядечко вошел тихо, махнул рукой дневальному, чтобы тот не поднимал шума, и сразу направился к койке Абрамова. Увидев, что Абрамов не спит, он задумался и тихо произнёс:
— Пойдём, покурим…
Абрамов оделся, как по тревоге, и вышел вслед за инструктором. Ночь была ясная и тёплая. Вдали, напротив общежития, темнел силуэт большого ангара тяжёлых самолётов, а левее, один за другим, виднелись ангары для школьных У-2.
Сели в курилке, возле железной бочки, врытой в землю, — общей «пепельницы». Дядечко закурил, и серые клубы дыма окутали его задумчивое лицо — ветра не было. Абрамову стало душно: он понимал, что инструктор не зря пришел в такую пору…
