— Я люблю Тали, — сказал Аббад. — Мы были вместе. Она разлюбила меня. Она меня прогнала. Теперь вы понимаете, что я не могу жить?
Монахи должны были понимать. Они могли заглянуть в его душу (смотрите: все, что выше защиты, вы можете увидеть, ощутить, понять). Аббад любил Тали, и весь мир существовал для него, пока Тали была с ним. Она прогнала его, сказала «Уходи», смотрите, как это было. Да, плато Уппары — ужасное место, но ведь многие влюбленные отправляются туда, чтобы испытать свои чувства…
Монахи стояли в проеме окна, освещенные двумя звездами — голубым Камроном и желтым Сатусом, — и о чем-то советовались друг с другом. Ни единой видимой мысли не поднималось над их головами. Решают? Что решат?
В следующее мгновение Аббад понял, что остался в комнате один. В лучах Камрона все еще были видны контуры человеческих фигур, сквозь которые не проникал свет, но монахов здесь не было. Ни мыслей, ни даже их нематериальных сутей.
Аббад сделал несколько шагов, почему-то с трудом передвигая ноги, на его плечи навалилась тяжесть, воздух давил и прижимал к полу. Аббад протянул руку и коснулся плеча Сатмара — холодного и пустого внутри. Он знал, что монахи способны покидать свои тела, он слышал об этом, теперь видел, как это происходит.
Он что-то сделал не так? Что-то не так сказал? Его защита оказалась недостаточно надежной?
Аббад отвернулся, ему неприятно было смотреть на пустые человеческие оболочки — живые, но не существовавшие здесь и сейчас. Что хотели знать монахи? Только бы не…
Сатмар вернулся — его угловатая, чуть сутулая фигура возникла у двери — впечатление было таким, будто он только что вошел и прикрыл дверь за собой. Аббад отвлекся, вот и не обратил внимания. Он невольно бросил взгляд на другого Сатмара — фигуру у окна, все еще неподвижную и равнодушную. Монах ощутил удивление Аббада, но не стал ничего объяснять, прошел на середину комнаты, соорудил удобное кресло из мыслей о хорошем отдыхе, поставил стол, вырастив его из плиток пола, устроился поудобнее и лишь после этого пригласил и Аббада присесть — разговор, мол, еще предстоит долгий, во многом нужно разобраться, решение непростое, ты понимаешь, одно из самых сложных решений, и нужно быть уверенным…
Аббад не стал фантазировать — не монахам же демонстрировать свои умения, — вызвал низкую скамеечку, самое простое, что можно было легко соорудить из мысли о приятной беседе, — присел так, чтобы фигуры у окна остались за спиной, не мог он их видеть, они ему мешали. Сатмар усмехнулся — мысленно, выражение его лица оставалось в меру доброжелательным и внимательным.
— Ты уверен, что между тобой и Тали больше не существует резонанса, — сказал Сатмар. Он не спрашивал, он утверждал, и Аббад подтвердил сказанное мысленным «да».
— Да, — задумчиво произнес Сатмар, помедлил и продолжил, поглядывая время от времени в ту сторону, где у окна, как чувствовал Аббад, все еще стояли три неподвижных фигуры. — Ты должен понимать, что своим решением изменишь жизнь многих людей. Тали — прежде всего. Вы связаны резонансом, в мировых линиях сложилась структура, определившая с высокой вероятностью не только ваше личное будущее, но и будущее мира.
— Я не…
— Помолчи, — резко сказал Сатмар. — Твои желания ясны, но причины… Твое решение безответственно, Аббад. Я знаю сейчас, как изменится мир после твоей… м-м… смерти.
— Да? — сказал Аббад. Сам он не знал этого. Точнее — знал, конечно, но совсем не то, что заинтересовало бы монахов, поддерживавших Вселенную в равновесии, без которого невозможно развитие трех составляющих мироздания — материи, духа и идей. Мучительно размышляя о собственной участи и принимая решение, Аббад пытался представить себе не только то, что он сейчас скрывал за оболочкой защиты, но и — естественно! — вообразить, каким будет мир после его ухода. Ему это не удалось — возможностей оказалось так много, а исчисление вероятностей было таким сложным, что свои попытки Аббаду в конце концов пришлось оставить. Он мог только надеяться, что с его смертью ни одна звезда не взорвется, ни одна туманность не схлопнется, ни одна идея не станет причиной рождения монстра, и вообще никто в мире не будет сожалеть о его уходе. Кроме Тали. Она больше не любит его, да, но в день печали, в тишине, пусть вспомнит его имя и произнесет, тоскуя… Должно же быть и в этом мире нечто…
Не должно.
— Тали будет помнить тебя всегда, — печально сказал Сатмар. — В этом ты можешь быть уверен.
Давление мысли монаха казалось Аббаду почти невыносимым. Если защита исчезнет…
— Тали, — повторил Сатмар. — Ты понимаешь, что сломал ей жизнь?
— Она разлюбила меня, — горько произнес Аббад.
Сатмар покачал головой.
— Ты еще не знаешь довольно простой вещи, — сказал он, отведя взгляд от Аббада и позволяя ему немного расслабиться. Монах не хотел давить, предлагал Аббаду раскрыться самому. — Ты не знаешь, что возникший резонанс не может быть разорван. Любовь не может пройти, как проходит зима на окраинной планете. Любовь, Аббад, имеет начало, но не имеет конца. Как жизнь человека. Возникнув однажды, резонанс не может прерваться, волновая функция этого процесса — если говорить языком математики — имеет начальное состояние, но в дальнейшем не зависит от времени, а число ее возможных ветвлений таково, что никто до сих пор не смог в точности определить их количество. Этим занимались великие ученые — Кармикор, Баззард, Делиата…
Аббад знал имена великих физиков. Их идеи он впитывал в школе, их мысли, витавшие в пространстве, изучал в университете, а во время экзаменов они помогали ему преодолевать препятствия: Делиата даже подсказала решение, когда Аббад не мог справиться с волнением…
— Баззард, — продолжал Сатмар, — доказал, что число решений волнового уравнения резонансного состояния психики превышает число атомов в наблюдаемой части Вселенной. Это нижняя граница. Верхнюю пыталась определить Делиата. Ей это пока не удалось, и проблема не решена до сих пор. Современная физика полагает, что резонансное состояние — то, что называют любовью, — не ограничено во времени. Так что…
Им не нужно было взламывать мою защиту, чтобы понять, что я лгу, — подумал Аббад, не пытаясь скрыть свою мысль, мгновенно всплывшую из подсознательного и светлым облачком поднявшуюся к потолку. Сатмар проводил мысль взглядом и даже не попытался ее притянуть, оценить, взвесить.
Им не нужно было взламывать защиту, они и так знали, что я что-то скрываю…
— Конечно, — кивнул Сатмар. — А разговор с Тали подтвердил нашу догадку.
Разговор с Тали. Они…
— Конечно, — повторил Сатмар. — Речь идет о резонансе. Это самое удивительное явление в природе разума. Любовь. Познавать ее еще не изведанные грани — само по себе великое счастье, а то, что произошло у тебя с Тали…
— Вы говорили с Тали! — не удержался от восклицания Аббад.
Как они сумели? После расставания — так, во всяком случае, было решено между ними — Тали отправилась в галактику Сентти, на маленький звездный островок, куда никто не стремился попасть. Между нами — сотни тысяч излучающих галактик и поглощающих любую направленную мысль облаков. В духовном измерении Сентти почти не проявляла себя — разве что слабая тень осталась от когда-то существовавшей в этой галактике цивилизации, погибшей на заре неудачно сложившейся для нее технологической эпохи и не успевшей подняться до вершин разума. В мире идей Сентти и вовсе отсутствовала, странное создание природы, возникшее случайно и обреченное на существование лишь в материальном мире.
Аббад не представлял, как сумели монахи отыскать Тали в этой звездной пустыне. Не могла же она, в самом-то деле, нарушить их уговор и вернуться…
— Постой, — сказала Тали. — Прежде чем мы расстанемся, ты должен сказать: кто она?
— Она? — удивился Аббад. — О чем ты?
Он прекрасно понимал, конечно.
— Другая женщина, — сказала Тали. — Я давно почувствовала твое отчуждение, Аббад. Ты уходил в
