ним. Я крикнул и бросился назад. Увидев меня, убийцы разбежались. Раоми был мертв, тем торчал у него между лопаток. Я рыдал, как женщина, и в конце концов упал в беспамятстве.
Я провалялся в болезни две недели. Сначала бредил, и мне виделись ожившие памятники, потрясавшие каменными руками, каменные лица с нубийскими приплюснутыми носами хохотали гулким смехом…
Богам было угодно, чтобы, едва я начал понемногу вставать с постели, ко мне явился сам верховный сановник Фалех. Меня призывал Царь царей. Зачем?
Слуги повели меня под руки, а Фалсх шел рядом и говорил:
– Раоми понес заслуженную кару, ибо перед богами равны и простой землепашец, и великий скульптор. Царь царей даст тебе новый заказ. Но ты не должен удивляться. Ты должен помнить: то, что происходит в Кемте, угодно богам…
Когда мы подошли к тронному залу, слуги отпустили меня, и мы с верховным сановником вошли вдвоем. Я поднял голову к возвышению, на котором стоял трон, и посреди зала упал на колени, ибо силы оставили меня, когда я увидел.
На троне владыки Кемта восседал, величественно подняв голову, осененную уреем[10] нубиец Ахром.
– Раб?! – вырвалось у меня. Лица писцов вытянулись, а нубиец, отшвырнул в сторону кнут и связку прутьев – символы царской власти – бросился на меня. Схватив меня за волосы, он прохрипел:
– Ты – мой раб! Ты – мой пес! Стоит мне пожелать, и тебя раздавят!
Ахром был смешон в эту минуту гнева, потому что до сих пор фараоны вершили дела как боги – одно короткое слово, один скупой жест… Нубиец понял свою ошибку, вернулся к трону.
– Но ты не умрешь, – сказал он. – Нам нужно твое искусство. Я, Хафра, владыка Верхнего и Нижнего Кемта, сын Озириса, нареченный брат Хуфу, повелеваю тебе, Минхотеп, высечь мою статую для тронного зала с тем, чтобы эта статуя стала образцом для всех последующих скульптур, рельефов и изображений.
– Я выполню все, что ты приказал, о владыка, и да будет вечно сиять твое величие над страной Озириса, – то был шепот Фалеха, достаточно четкий, чтобы его мог услышать тот, кому он предназначался. Я понял, что спасло меня от мести нубийца: глиняная модель, которую я вылепил по приказу учителя. Сейчас, когда случай так странно вознес раба над смертными, Ахром понимал, что только искусство скульпторов, художников и писцов придаст ему то неземное совершенство, которое неспособны дать ни самые стремительные колесницы, ни несметные сокровища, ни победы над ливийцами…
Мне пришлось повторить вслед за Фалехом: «И да будет вечно…» Я был слаб, очень слаб. И предал учителя.
Только впоследствии мне стали известны кое-какие подробности возвышения Ахрома. Дворцовые тайны хранились свято, ничто не могло открыть их потомству: ни пирамиды, ни храмы. В печах сгорали папирусы, стирались в пыль таблицы, стачивались неугодные надписи на вечных камнях пирамид и склепов. Вот почему истинная причина гибели молодого Джедефре и стремительного возвышения Хафры никогда не будет раскрыта.
В детстве Джедефре воспитывался не жрецами, а неким мудрецом Шамаилом, которого покойная царица дала в наставники сыну. Шамаил внушал царевичу отвращение к золоту и войнам, любовь к искусству и поэзии. Совет жрецов обвинил мудреца в святотатстве и сослал в каменоломни Силили, где тот вскоре погиб. Джедефре отдали под надзор жрецов храма Птаха. Но наследник возненавидел своих новых наставников за убийство Шамаила, и жрецы усердно молили богов, чтобы те продлили бесценную жизнь Хуфу. Но этого было мало, и верховный жрец Хаорес подумывал о смене династии. Он мог сам стать фараоном, но тогда получил бы могучего противника в лице верховного сановника. Возникла бы смута, война – этого жрецы не хотели. Тогда они обратились к Фалеху. Поразмыслив и посовещавшись, верховный жрец и верховный сановник решили посадить на престол человека, полностью покорного их воле. Управлять Кемтом, оставаясь в тени. Вот тогда-то многоопытный Фалех и вывел в свет нубийца, заметив в Ах-роме – все же он был сыном царя – удачное сочетание властолюбия, сметливости, завистливости и покорности богам.
Ахрома-Хафру представили как нареченного брата Хуфу, который юные годы провел в жреческой школе храма Ра. Выдать нубийца за жителя Кемта нелегко, и Хафра первое время не покидал пределов дворца. Потом выход был найден: слой румян, накладная борода… Издалека нубийские черты лица владыки, оставшегося рабом, не бросались в глаза. А вблизи… Владыку видят не таким, каков он на самом деле, а таким, каким его изображают художники, скульпторы, писцы, сказители. Они должны были создать Хафру для народа Кемта. И создали. Я был среди них. Более того: я создал новый канон. Наверно, мой поступок достоин презрения, но тогда все виделось мне в ином свете, а многого я просто не понимал. Судите сами.
Помню: из тронного зала меня вывели все те же слуги, посадили в повозку и куда-то долго везли. Соображал я плохо и весь дрожал. Забылся тяжелым сном и очнулся в комнате с широким окном, затянутым тонкой бронзовой сеткой. В этой комнате я провел десять дней, не видя никого, кроме рабов, приносивших мне еду и воду. Силы вернулись ко мне, но на душе было тяжело.
Лишь на одиннадцатый день вместо раба на пороге появилась девушка с черными волосами и тонкими руками.
– Кто ты? – спросил я.
– Иддиба, рабыня дочери верховного сановника Фалеха. Госпожа хочет видеть тебя.
Мы вышли в сад. Рабыня быстро шла но запутанным тропинкам. Деревья расступились, открыв небольшой пруд с белыми кувшинками. В воздухе пропела стрела и вонзилась в ствол акации. Возле пруда появилась Юра с луком в руках.
– Испугался? – воскликнула она, довольная своей шуткой.
– Нет, госпожа. Где я, что все это значит?
– Иди за мной, Минхотеп.
В дальнем конце сада стояло невысокое строение с решетчатыми окнами. Вслед за Юрой я вступил в сводчатое помещение, пол которого был устлан мягкими циновками.
– Здесь все для тебя, Минхотеп, – сказала Юра. – Но помни: ты обещал мне скульптуру.
