девица! Будешь плясать — пляши, не будешь — хоть в аду гори! Ты знала, что после Бейрека тебе добра не будет!
Бурла-хатун молвила:
— Встань, девушка, спляши.
Что тут делать? Банучичек встала, спрятала руки в рукава, чтобы чужой не увидел кольцо на пальце — кольцо Бейрека, вышла на середину и сказала:
— Играй, безумный озан, это я выхожу замуж. Играй, я спляшу.
Бейрек отвечал:
— Да, это ты. А зачем ты прячешь руки? Наверное, по воду ходила, был мороз, и пальцы у тебя обмерзли и отвалились. Руки у тебя безобразные, вот ты их и прячешь. Беспалая девица, тебе выходить замуж — позор!
Банучичек нахмурилась.
— Эй, безумный озан, — молвила она, — кем я опозорена, что ты уличаешь меня?
Она открыла свою белую, как серебро, кисть руки, блеснул перстень, надетый Бейреком.
Бейрек узнал свой перстень, сказал:
— С тех пор как ушел Бейрек, поднималась ли ты на вершины высоких холмов, девица? Смотрела ли ты на дальние дороги, девица? Рвала ли ты свои черные как ночь волосы, девица? Проливала ли ты горькие слезы из своих ясных очей, девица? Спрашивала ли ты у мимо идущих о Бейреке, девица?
Банучичек, плача, отвечала:
— Рыдала я, озан, причитала, озан, сколько лет ждала, озан, — не вернулся мой сокол! Не замуж я выхожу, озан, в могилу ухожу. Пощади, озан, не растравляй мою рану…
Бейрек молвил:
— Девица, кто подарил тебе золотое кольцо, что у тебя на пальце? Дай его мне. Я знаю его.
Девушка отвечала:
— Нет, золотое кольцо не твое. У золотого кольца много примет. Их знает тот, кто дарил. Ты не можешь их знать.
Бейрек снова заиграл на кобзе и заговорил:
— Светлым утром не сел ли я на Серого жеребца? Не пригнал ли я к твоему шатру джейрана? Не позвала ли ты меня к себе? Не скакали ли мы конь о конь, не пускали ли стрелы, не боролись ли с тобой? Не обнял ли я тебя крепко? Не поцеловал ли я тебя трижды? Не надел ли тебе на палец золотое кольцо? Не я ли Бамсы Бейрек, которого ты полюбила?
Банучичек подняла накидку, побледнела, губы ее задрожали, в смятении и страхе посмотрела она на постаревшее лицо Бейрека, на его запавшие глаза, поседевшие волосы. Как завороженная сделала к нему два шага. Бейрек протянул ей руку, раскрыл ладонь — на ладони была полынь, смешанная с землей. Запах полыни ударил в ноздри Банучичек. Она прошептала:
— Запах полыни!
Кинулась она к Бейреку, потом вдруг остановилась, выбежала из шатра, вскочила на коня.
Банучичек вскочила на коня, хлестнула его плетью, поскакала мимо гостей, собравшихся на свадьбу, мимо джигитов, собравшихся на стрельбище, мимо удивленно взиравших на нее Газана, Турала, Карабудага, пронеслась над лежащим поодаль пьяным Дели Кочаром, мимо растерянного, ошеломленного Ялынджыка, по полям и лугам доскакала до удела Баят.
Ослепший Бейбура и жена его Айна Мелек, как обычно, сидели на камне у границ удела. Банучичек проскочила мимо них, дернула коня за уздечку. Конь встал на дыбы. Банучичек крикнула:
— О мои свекор и свекровь! Ваша гора обрушилась — поднялась она наконец! Ваши воды пересохли — зажурчали они наконец! Ваш сын Бейрек пропал — вернулся он наконец! Свекор, свекровь, что вы дадите мне за радостную весть?
Бейбура вскочил с места:
— Да умру я ради твоего языка, невестушка! Если твои слова ложны, пусть станут правдой, невестушка!
Тут прискакали джигиты и сам Бейрек. Газан молвил:
— Магарыч, Бейбура, сын твой вернулся!
Бейбура отвечал:
— Как я узнаю, мой ли это сын? Пусть он порежет мизинец и смажет кровью мои глаза. Если они откроются, то это мой сын Бейрек.
Бейрек быстро резнул себя по мизинцу, помазал кровью глаза отца, и глаза Бейбуры открылись. Бейбура сказал:
— Сын, свет моих очей, сила моих рук, опора моего жилища, сын!
Айна Мелек сказала:
— Цветок моей дочери-невесты, сын!
Отец, мать, сестры обнимали Бейрека, плакали и смеялись, смеялись и плакали.
Газан, поглядев на Банучичек, на Бейрека, молвил:
— Ну что ж, достигайте цели своих стремлений!
Бейрек ответил:
— Нет, есть у меня еще одно дело. Пока его не свершу, не достигну цели. Где Ялынджык?
Бейрек повернул коня обратно. Джигиты поскакали за ним.
Ялынджык тоже вскочил на коня. Он бежал. Он скакал, оглядываясь назад. Бейрек настигал, Ялынджык убегал. Конь Ялынджыка скакал быстрее, и расстояние между ними увеличивалось. Вот уже Бейрек остался позади, исчез из виду. Но как раз в тот момент, когда Ялынджык достиг подножия Высокой горы, Гараджа Чабан стал забрасывать его камнями. Конь Ялынджыка споткнулся, упал. Ялынджык соскочил с коня, побежал, влетел в заросли камыша, укрылся там.
Бейрек доскакал сюда. Не нашел Ялынджыка. Гараджа Чабан сказал:
— Не тревожься. Он в камышах. Сейчас вытащим его оттуда.
Гараджа Чабан ударил по огниву, высек огонь, поджег камыши. Пламя охватило заросли. Оттуда послышались вопли. В обгоревшей, висящей лохмотьями одежде, покрытый хлопьями сажи, Ялынджык, хромая, выбрался из камышей. Подоспевшие джигиты, увидев его такого, расхохотались. Теперь Ялынджык не был страшен, он был жалок. Он упал в ноги Бейреку.
Бейрек обнажил меч. Ялынджык заплетающимся языком прошептал:
— Пощади, не убивай меня!
Бейрек сказал:
— Я не убиваю тебя, глупец, встань! Пройди под моим мечом!
Ялынджык прошел под мечом Бейрека. Бейрек сказал:
— Уходи. Я прощаю тебя.
Деде Коркут говорит:
— Бейрек вернулся из плена, сыграл свадьбу, привел Банучичек в свадебный шатер. Сестру Бейрека Гюнель обручили с сыном Газана Туралом. Гараджа Чабан тоже женился, у него родился сын. Мы отпраздновали это, мы играли и пели. Нам казалось, печальные дни огузского племени позади. Откуда нам было знать, что самая большая беда еще впереди? Откуда нам было знать, что на головы наши свалится еще столько бед, что наша земля увидит еще столько горя…
…В шатре Алп Аруза человек под черным башлыком сообщал ему новые вести, а у того с усов капала кровь. Аруз хлопнул в ладони, позвал слугу:
— Пошлите людей ко всем джигитам, которые в кровном родстве со мной. Пусть приедут. Пусть приедет Аман, Денё Билмез, Дюлек Вуран, Дели Кочар.
Джигиты приехали, вошли в шатер Алп Аруза. Вечно пьяный Дели Кочар, шатаясь, слез с коня, вошел шатаясь.
Алп Аруз приветствовал джигитов и молвил:
— Джигиты, вы знаете ли, для чего я вас созвал?
Отвечали:
— Не знаем.
Алп Аруз молвил:
