«Жена Федор Михайловича Достоевского вспоминала, как однажды во время прогулки муж завел ее в укромный двор и показал камень, под которым его Раскольников спрятал украденные у старухи вещи. „Боже, как ты нашел его! Зачем ты вообще забрел сюда?“ – удивилась Анна Григорьевна. Федор Михайлович только фыркнул – „А затем, зачем ходят в укромные места прохожие“. – А что еще мог ответить Федор Михайлович, если первый общественный туалет в Петербурге открылся в тысяча восемьсот семьдесят первом году! – Бойкая дикторша сделала паузу. Картинка на экране телевизора сменилась, и в кадре поплыли унитазы разных калибров и мастей.
– Алексей Карсавин – главный хранитель музея воды, – продолжала ведущая, теперь уже за кадром. – Коллекция далась потом и кровью. Искали по чердакам. Горшки мало кто хранит. Жемчужина коллекции – бетонный унитаз. Отформован вручную в двадцатые годы.
– Лучшими считались в то время английские писсуары, – включился мужской голос, и в экране инсталлировалось лицо представительной наружности с интеллигентными очками в тонкой оправе. – Поэтому Россия покупала их за границей. Вот здесь и представлены, так сказать, образцы английской сантехники. Поскольку покупалось за валюту, то фактически можно сказать, что Россия платила золотом за унитазы.
– На установку унитаза в доме начала двадцатого века требовалось разрешение архитектора, – инициатива снова вернулась к ведущей. – Подобный проект мог стать хозяину в копеечку. Вот счет аж на двести десять рублей. Не каждый считал подобные затраты стоящими! Особая гордость коллекции – горшок. – По экрану проплыл белый горшок. На дне его виднелось полуистертое изображение глаза. – Его хранитель музея почти насильно отобрал у своей бабушки! – В кадр снова вплыл интеллигентный. – Бабушке глаз не нравился, и она терла его нещадно. Вот это такой интимный друг, который знает все секреты своего хозяина!
– Унитаз – на экране снова поплыла нескончаемая череда унитазов. – В переводе с испанского «Единство». Если для членов коммунальных квартир он причина раздоров, то в общественных туалетах школ и университетов – символ народного объединения…»
Андрей выключил телевизор и набрал телефонный номер. Он был в приподнятом настроении – то, что произошло с его другом, полностью укладывалось в его концепцию развития человечества.
А концепция эта заключалась в том, что оно, человечество, перерождалось. И признаков тому было множество – вот Дмитрий тот же. Был нормальный среднестатистический человек. А вдруг на тебе! Мысли читать научился! А другой – да взять того же Копперфильда, Дэвида блин! – Людям внушать научился так, что они уже сами на его представлениях перестают понимать: то ли они здесь зрители, а Дэвид им фокусы показывает, то ли они сами один большей фокус, а Дэвид на них в цирк посмотреть пришел и теперь сидит на сцене и прикалывается… В общем, человеческий прогресс налицо. А недавно по телевизору людей показывали, которые вообще есть перестали: питаются солнечной энергией. Им, конечно, никто из академиков не верит. «Врут, – говорят, – тайно едят, а нам вкручивают». Только есть здесь к этим академикам один вопросик: а что же такое интересное явление – да не проверить? Посадить такого солнцееда под замок на сорок дней – и посмотреть. Ест или не ест? Только не делают этого академики. Потому, как и сами знают, что – правда. А раз так, то и окажется вдруг, что вся их дарвинистическая чушь, на которой они себе звания и награды заработали – не более как фантом. Только для зарабатывания этих самых наград ими и изобретенный. А в действительности, в жизни ничего не объясняющий…
Тут мысли его прервались – телефон Дмитрия не отвечал; что было странно.
Не снимал он и мобильный. А звонил Андрей уже раз пятый. Сегодня же на вечер было запланировано собрание их Тайного Общества, на котором Дмитрия, как подающего особые надежды, должны были принять в Члены. Дело было неординарное; и Дмитрий о нем заранее знал. Что же там могло приключиться? Он нерешительно набрал другой номер.
– Аллё? – на том конце ответили почти сразу, словно ждали звонка.
– Это Андрей; извините, Иван Моисеевич, вам Дима не звонил? У нас же Совет сегодня, а он… пропал… не могу дозвониться.
– Нет, нет, дорогуша, не звонил. Очень жаль, что пропал; хороший молодой человек, – как-то чересчур умильно добавил он. «Видимо про историю с аппаратом не забыл, злорадствует. Ну да ладно. Моисеевич у нас ничего не решает; сам на волоске из-за своих закидонов висит». – Андрей попрощался и повесил трубку. «Что ж за дела, нехорошо получается. Мы из-за него Совет собираем, а он не придет – обидятся. Может, у него телефон сломался? А мобильник отключили, а он забыл». Андрей подумал еще некоторое время и решил зайти к Дмитрию домой – чем черт не шутит. «Заодно и продуктов куплю, – он собрался, взял с собой плетеную авоську, которую помнил еще со времен своего детства и вышел из дома. Он пошел, что бы сократить расстояние вдоль дома – и, когда он проходил мимо соседнего подъезда, дверь приоткрылась, чьи-то сильные руки схватили его за шею и, удушая на ходу, затащили в подъезд. Все случилось мгновенно; и только ветер гонял по снегу пустые пакеты, да у парадного осталась лежать черная плетеная авоська…
Вернулся Леха быстро. Он был еще более неразговорчивый и, я бы даже сказал, угрюмый. Сел напротив меня и некоторое время молчал. Я уже собрался примериться, что бы почитать его мысли, но он начал сам:
– Винить я Вас не могу. Вопросов мы Вам не задавали. Врать Вы нам не врали. Мы и сами могли догадаться, что просто так в казино к батарее не пристегивают. В общем, знаем мы теперь, что вы в розыске. За убийства.
У меня отвисла челюсть. Особенно меня поразила формулировка во множественном числе. Хотя… «Их же двое было; Серега и тетка его… О них речь, кого же еще…»
– За три убийства. Да, я думаю Вы и сами знаете, кого мочканули, – и через паузу добавил неожиданное: – извиняюсь за выражение.
– За три!? – я думал, что ослышался. – А третий-то кто? – уже заканчивая, я осознал, что для Лехи я только что признался в том, что двоих-то, мною убиенных, я знаю, а третьего запамятовал.
– Мужик бизнесмен с его теткой. И авторитет из криминальных в довесок. Последнее совсем плохо… – как-то раздумчиво закончил он.
Авторитет… От услышанного мне стало несколько дурно. Получалось, что меня искали менты и бандиты одновременно.
– Уходите, пожалуйста. – Прервал мои размышления Леха. – Мы для вас сделали все, что могли.
Я почувствовал, что он прав. Естественно он боялся моей компании. Если меня находят в его пристанище, о котором наверняка знают другие беспризорники, ему, выражаясь его словами – «шандец».
Я вышел на улицу, замкнув за собой тяжелую дверь бомбоубежища. Выглядел, словно уличный бродяжка: вся одежда в прямом смысле слова «с помойки».
Мои прежние вещи просохли не до конца и лежали в пакете, который я нес в руке. Идти было некуда.
Подумав немного и, мысленно перебрав в голове своих знакомых, я понял, что единственный, с кем могу поговорить на интересующие меня темы, был Андрей. Сообразив, где нахожусь, и, не особенно привлекая внимание редких прохожих – бредущий по улице бездомный, к тому же с пакетом в руке, картина в наши дни привычная, – я отправился к нему домой.
Идти, слава Богу, оказалось не далеко. Я, правда, опасался, что за его домом следят. Поэтому в квартиру не пошел, а занял позицию в соседнем подъезде. Здание здесь загибалось, и я хорошо видел окна квартиры. В них горел свет.
Что делать дальше было непонятно. Вызвать его я не мог – телефон отняли бандиты. Да и меня самого могли в любой момент отсюда погнать. Кому нужны бездомные на лестнице… Единственно, успокаивало, что здесь был лифт, а я стоял вне видимости от него, то есть, можно сказать, спрятался… Очень хотелось есть.
Я вдруг увидел, что свет в окне Андрея погас. Это было несомненное везение: я уже приготовился ждать часами. Но теперь я не понимал другого – если за ним следят, то, как мне это обнаружить? Не следить же за ним самому… При моей патологической неспособности играть в шпионов – обнаружат тут же.
Тем временем я увидел Андрея, выходящего из своего парадного. Он почему-то пошел вдоль дома и в
