образовании и социальном статусе [см. ниже, главу 4(Б)]. Не всегда ученые приходят к единому пониманию социально–политической ситуации: например, одни считают, что во времена проповеди Иисуса Палестина отличалась политической нестабильностью, а другие (включая автора этих строк) особой нестабильности не видят (и, соответственно, Иисуса революционером не считают), но ситуация резко дестабилизировалась лет 15–25 спустя. Диагноз социально–политической ситуации евангельских аудиторий, в основном, опирается на внутренние свидетельства и предполагает изрядное количество домыслов.
«Что библейские авторы имели в виду и пытались донести». Такая двойная постановка вопроса отражает важный нюанс. Новозаветные авторы знали больше христианских преданий, чем донесли или даже могли донести до своей аудитории (ср. Ин 21:25!). Поэтому следует избегать негативных аргументов умолчания типа «автор не упомянул, а значит, не знал…». Например, о непорочном зачатии Иисуса сообщают только Мф и Лк. Отсутствие соответствующих упоминаний у других авторов не обязательно означает, что они о нем не знали (и уж тем более, что они его отрицали[71]), — но нельзя и предполагать, что это знание было распространенным. Экзегеза, которая на уровне буквального смысла занимается тем, что евангелисты попытались донести до читателя
Более тонкий момент касается взаимосвязи между тем, что передает письменное слово, и тем, что имели в виду авторы. Есть ряд возможностей: в зависимости от мастерства автора письменный текст может передавать все, что задумал автор, или передавать лишь частично, или передавать нечто противоположное или даже такое, что автору и на ум не приходило[72]. Однако интерпретатор должен начинать с предпосылки об
Могут возразить: «Откуда известно, что какой?то древний автор хотел сказать нечто иное, чем предполагают его слова?» Иногда это видно из контекста или других отрывков. Вспомним, например, что Лука, в отличие от Мк/Мф, не сообщает о бичевании Иисуса римскими солдатами; соответственно, в Лк 23:26 «они» (поведшие Иисуса на казнь) формально относится к «первосвященникам, начальникам и народу» (Лк 23:13). Многие толкователи усматривают здесь сознательную попытку Луки возложить вину за распятие на иудеев и обелить римлян. Однако небрежность в использовании антецедентов — частое явление[73]. В дальнейшем Лука четко показывает, что в распятии участвовали (римские) солдаты (23:36); в других местах он также сообщает, что язычники убили Иисуса (18:32–33; ср. Деян 4:25–27). Судя по другим новозаветным текстам, все христиане (или большинство их них) слышали и знали о роли римлян в распятии Иисуса, поэтому аудитория Луки поняла бы слово «они» (Лк 23:26) именно в этом смысле (как и последующие христианские читатели). Скорее всего, в данном случае Лука написал не совсем то, что хотел сказать.
Все же не следует злоупотреблять такими толкованиями. Часто экзегеты усматривают противоречия в повествовании, объясняя их тем, что автор скомбинировал противоречащие друг другу источники. Такие сценарии возможны, но не всегда вероятны. Повествование в том виде, в каком оно дошло до нас, древним читателям представлялось осмысленным, и мы можем видеть противоречия там, где их нет. Например, некоторые комментарии находят противоречие между Мк 14:50 («и оставив Его, бежали все», КП), Мк 14:51 («некий юноша следовал за Ним», КП) и Мк 14:54 («Петр издали последовал за Ним», КП). Действительно это так или перед нами взаимодополняющие иллюстрации провала учеников? Все бежали или отреклись (даже те, кто поначалу попытался следовать за Иисусом).
И последнее об авторской интенции: мы говорим о последнем или основном авторе той или иной новозаветной книги. Порой новозаветные авторы пользовались источниками (большая часть которых не сохранилась). Например, согласно широкому научному консенсусу, Матфей и Лука использовали не только Мк, но и Q — грекоязычное собрание речений (примерно соответствует общему материалу Мф и Лк, отсутствующему в Мк). Как мы увидим в главе 6, возникла целая индустрия исследований о Q, анализирующих точный состав и богословие этого гипотетического источника, возможные несохранившиеся речения из Q, взгляды читателей Q, характер Q как самого достоверного из известных источников об Иисусе и т. д. Конечно, такие гипотезы имеют право на существование, но все же не следует подавать гипотетические смыслы Q как авторитетные библейские/новозаветные смыслы. При экзегезе библейских книг, действительно, важно распознать их источники, однако
Такая оговорка отчасти защищает новозаветную науку от частых возражений, что ученые постоянно меняют свои взгляды на композицию и источники, и христианство не может основываться на столь неопределенных результатах. На самом деле, поскольку «учеными» можно назвать великих христианских авторов античности (например, «отцов церкви»), церковь всегда опиралась на науку. Но вышеупомянутое возражение содержит здравое зерно: церквам и их представителям нет нужды (и даже не следует) строить проповедь и создавать обычаи на гипотетических источниках. Правда, ученые расходятся и в толковании существующих книг НЗ, но здесь меньше домыслов, чем в реконструкции источников.
(Г) Небуквальные смыслы
Буквальный смысл библейских отрывков — базовый, но не единственный, а историческая критика — не единственная форма интерпретации. В частности, природа Библии делает особенно важными три пласта более широкого смысла.
Смысловой пласт, определяемый боговдохновенностью
Говоря выше (раздел Б) о четырех концепциях боговдохновенности, мы остановились на четвертой как самой приемлемой для тех, кого интересует духовный смысл НЗ. Для нее характерно понятие двойного авторства, божественного и человеческого, — «авторства» не в том смысле, что Бог надиктовывал текст, а люди записывали, а в том, что создание библейских книг людьми было частью божественного промысла, в результате чего ВЗ и НЗ артикулируют откровение и дают наставление народу Божьему. Если Писания боговдохновенны, естественно предположить, что в них содержится не только буквальный смысл (который имели в виду и передавали читателям авторы), но и смысл более глубокий, вложенный Богом. Этот аспект Библии широко признавался экзегетами с ветхозаветных времен (например, в Кумране) до Реформации (см. краткий исторический обзор в NJBC 71.31–44). Интересы христиан в данном отношении были сосредоточены в двух областях: использование ВЗ в НЗ, использование Библии в послебиблейской церковной практике и проповеди. Признавалось, что новозаветные авторы находили в ВЗ такие прообразы новозаветных событий, которые не входили в замысел первоначальных человеческих авторов, и что церковная литургия и образность в христологии, мариологии и сакраментологии усматривала в текстах такие намеки на (более поздние) верования, которые напрямую нельзя вычитать из НЗ.
Этот тип интерпретации именуется по–разному: духовный смысл, типология[74], обетование и исполнение. Основная проблема здесь заключается в критерии: как отличить реальный глубинный смысл от того, который может нам померещиться в нашей экзегетической изобретательности. Среди предлагавшихся критериев были такие: широкий консенсус (в частности, отцов церкви) относительно толкования, наличие основы в библейских образах и мотивах. Например, трактовка Мелхиседека как прообраза Христа (Евр 7) призвана обосновать литургическую интерпретацию предложения Мелхиседеком хлеба и вина (Быт 14:18) как прообраза/предвосхищения евхаристии.
