Опушки леса колонна достигла, когда уже забрезжил рассвет. Выражение лиц у партизан такое, словно война окончилась и они пришли в родной дом…
Острые запахи сырой земли, вянущих трав и прелой древесины освежают выбившихся из сил людей. Колонна безостановочно углубляется в лес. Темп движения, конечно, резко замедлился, люди идут, стараясь не шуметь, но это не удается. Хрустят сучья под ногами, трещат ветки, за которые задевают ящики с толом, притороченные к седлам.
Вдруг головные остановились, стали прислушиваться. Замерла на месте и вся колонна. В лесную чащу проник шум приближающегося поезда.
— Это контрольный, — поясняет Филиппов Лобанову.
— После него начнется движение, — коротко добавляет Харламов.
Колонна снова пускается в путь. Лишь через полтора часа партизаны достигают места, намеченного для дневки. Соблюдая полнейшую тишину, люди освобождаются от ноши, а некоторые опускаются на землю вместе с рюкзаками. Подрывники торопливо развьючивают лошадей, и они тотчас же со стоном ложатся не в силах дождаться, когда с них снимут подложенные под ящики с толом одеяла, дерюги или трофейные шинели. Беднягам тоже тяжело дался этот пятидесятикилометровый форсированный марш, от них валит пар.
Едва отдышавшись, партизаны приводят в порядок оружие, переобуваются. Здесь каждую секунду надо быть наготове.
Лобанов уже выставил посты наблюдения, назначил дневальных. Со стороны железной дороги через короткие промежутки времени доносится шум поездов. Вражеские эшелоны непрерывным потоком идут на восток. Партизаны невольно подсчитывают их количество, и с каждым разом тяжелее становится на душе.
— Один за другим гонят, сволочи! Десятый тарахтит… — со злостью говорит Володя Голуб.
— Да! Подсчитать эшелоны не трудно, а вот как сосчитать, сколько смертей и увечий везут они нашим людям, сколько заключено в них слез и страданий наших матерей, жен и детей… — задумчиво произносит Лобанов и как бы подытоживает: Что ж! Пора приниматься за дело…
Харламова и Филиппова он отправил на разведку к железной дороге. Пошел с ними и Костя Смелов, бравый, никогда не унывающий паренек. А сам Лобанов, вместе с врачом (он же комиссар группы) Бронзовым и подрывниками Завгородним и Гибовым отправился изучать окружающую местность на случай вынужденного отхода.
Они вернулись, когда было уже около девяти часов. Партизаны крепко спали на золоте осенних листьев. Глухая тишина нарушалась лишь птичьим гомоном и доносившимся время от времени грохотом проходящих поездов. Несмотря на усталость, Лобанов и Бронзов, не откладывая, занялись распределением людей для выхода ночью на разные участки дороги, но не успели довести дело до конца, как им доложили, что Костя Смелов возвращается с дороги один. Встревоженные, бросились ему навстречу Лобанов и Бронзов. Поднялись не успевшие еще заснуть Завгородний и Гибов. Костя сообразил, что его неожиданное появление обеспокоило товарищей и еще издали заулыбался, успокаивающе помахал рукой.
— Что случилось? — с ходу спросил Лобанов, оглядывая его с ног до головы. — Где остальные?
— На железке. Бухгалтерией занимаются… За двадцать пять минут прошло два эшелона с танками, самоходками и грузовиками. В одном сорок шесть вагонов, в другом — тридцать девять…
— Почему один? — перебил его Лобанов.
— Да потому, братцы, что на железке нет ни немцев, ни полиции, ни дьявола… Хоть садись на рельсы и забивай в «козла»! Мост не виден, но Филиппов лазил на дерево, смотрел. Говорит — до него километра четыре, не более. Вот у меня в связи с этим мыслишка одна созрела…
Бронзов, до сих пор молча разглядывавший Костю, вдруг захохотал.
— Ты, Костя, похож на опереточного тамбур-мажора!
И в самом деле, выглядел Смелов карикатурно. Его приземистая фигура была облачена в длинный, свисающий ниже колен ярко-зеленый френч с отложным малиновым воротником и канареечными, шириной в ладонь застежками поперек груди. Румяное лицо Кости с ямочками на щеках и едва проступающим серебристо-белесым пушком расплылось в улыбке.
— Зачем же ты в этом цирковом балахоне пошел в разведку? — смеясь, спросил Лобанов.
— А что? С расчетом! Любой фриц, заметив меня, с перепугу в струнку вытянется!
— Вот именно «вытянется». Только кто? Даст очередь — и сам вытянешься.
— Не будем пророчить веселую жизнь… И вообще говоря, причем тут мое элегантное облачение? У меня, можно сказать, гениальная мыслишка есть, а вы не даете высказаться…
— Валяй, валяй! Выкладывай… — со смешком ответил Саша Гибов, надеясь, что и на этот раз Костя — любитель помечтать вслух — скажет что-нибудь забавное.
— Не «валяй, валяй», а говорю всерьез, — оборвал его Костя. — Думается мне, братцы, что надо всем нам вот сейчас же рвануть к железке и там — гира на мост!
Гибов рассмеялся:
— Ну и дает!
Выжидающе глядя на Костю, улыбались и другие обступившие его партизаны.
— Погодите смеяться… — обиделся Костя. — Ведь я был у самой дороги, нет там ни души, поэтому и думаю, что вполне возможно в открытую, прямо вдоль полотна, махнуть к мосту…
— Ну и что с того, что на полотне никого нет? Зато на мосту есть охрана. Попробуй, сунься! — отозвался Завгородний.
— Днем-то полицаи караулят! Много они смыслят! Прикинемся полицейскими, они и подпустят к себе, а дальше дело техники… Будет порядок! Только не пасовать…
— А что? Идея мощная! — поддержал Володя Голуб.
— Заманчиво! — проговорил Лобанов. — Жаль только, что никто из нас не знает немецкого языка, чтобы напустить «туман» на полицейских. Будь у нас такой «немец», пожалуй, можно было бы рискнуть…
— А что если вырядить в немецкую форму Ваську Чеботару? — предложил Гибов.
— Какой же он немец! — удивился Завгородний. — Васька ни слова не знает по-немецки…
— Это не имеет значения! Важно, чтобы он походил на немца, а говорить будет по-молдавски; все равно полицаи ни черта не поймут — ни по-немецки, ни по-молдавски…
— Точно! — подхватил Костя. — А для пущей гарантии пусть почаще выкрикивает известные всем немецкие словечки, вроде «шнель», «фарштейн», «донер ветер» и тому подобное…
— Сила! — воскликнул Голуб. — Для начала пусть ввернет им «а ля дойч» и будет порядочек… Уверен!
Бронзов и Лобанов переглянулись. От них как от старших группы партизаны ждали решающего слова.
— Идея неплохая… Но вот сумеет ли Василий хорошо сыграть свою роль? — задумчиво произнес Завгородний.
— Уверен! — воскликнул Володя Голуб. — А чтобы не было сомнений, устроим репетицию, оденем Чеботару в немецкую форму и посмотрим, как он будет изображать из себя эсэсовца.
На этом и порешили. Пока Бронзов, Лобанов и Завгородний обсуждали возможные последствия такого рискованного шага, Голуб успел обо всем рассказать Чеботару и переодеть его.
Вернулись из разведки Харламов и Филиппов. Они знали, с какой «мыслишкой» ушел от них Костя Смелов. Сообщив Лобанову, что проходы в заминированной полосе подготовлены, они очень дружно поддержали идею Смелова.
— Правильно, — сказал Харламов. — Силой не сумели да и вряд ли теперь удастся, а хитростью можно… Чего-чего, а такого не то что полицейские, но и немцы от нас не ожидают. Именно поэтому они останутся в дураках.
— Молодец, Костя! Варит у него башка… — восхищенно воскликнул Филиппов.
— Ой, смотрите, смотрите, как Голуб нарядил Василия, — и Саша Гибов показал на приближавшихся Голуба и Чеботару.
Не зря товарищи прозвали Чеботару «телеграфным столбом». Долговязый и тощий, как жердь, он был на голову выше самых рослых ребят. А теперь, одетый в длинный трофейный плащ с погонами
