гауптмана, туго перетянутый широким ремнем, он казался еще более высоким. Вырядил его Голуб весьма искусно. У кого-то раздобыл жандармскую фуражку с задранным верхом, кокардой в виде хищно распахнувшего крылья орла и обрамленным позолоченными листьями козырьком. Нашел и немецкий пояс с надписью на пряжке «Гот мит унс». У правого бедра Чеботару свободно болтался парабеллум в огромной кобуре. Наконец, для придания Василию большей важности, Володя напялил ему на нос очки с толстыми стеклами. Очки пришлось спустить на кончик носа, так как смотреть через них Чеботару не мог — кружилась голова. Прижимая подбородок к груди, он глядел поверх оправы, что придавало ему чудаковато-строгий вид.
Некоторое беспокойство вызывал плащ, у которого обе полы были наискосок срезаны. Его владелец Володя Голуб как-то подсел к костру, чтобы обсушиться, и заснул, а когда проснулся, обнаружил, что край одной полы сгорел. Володя не огорчился, срезал обгоревший край, а для симметрии такой же кусок отрезал и от второй полы. Получился, как говорил Костя Смелов, «смокинг».
— Эка важность! Полицаи подумают, что это новая форма, введенная фюрером. Пусть проверяют, если усумнятся, — с напускной небрежностью заметил Василий, приняв величественно-надменную позу.
— Вот что, Чеботару, — серьезно сказал Лобанов, — шутки-шутками, а дело предстоит трудное и ответственное. Если не уверен, что сможешь сыграть роль до конца, то лучше скажи прямо…
Чеботару снял очки.
— Товарищ командир, Игорь Арсеньевич, положитесь на меня. Ведь я молдаванин, детство провел среди цыган. Все приходилось… даже на клубной сцене играл, как говорили, «подавал большие надежды». Неужто, думаете, не проведу каких-то лапотников-предателей? Со многими из них я встречался, когда после окружения шагал из-под Керчи, и, как видите, остался жив и невредим. А приходилось выкручиваться на все лады, прикидываться и чертом и ангелом. Словом, не беспокойтесь, не подведу.
Выслушав Чеботару, Лобанов молча пожал ему руку и обернулся к Бронзову.
— Что скажет комиссар? Рискнем?
— Рискнем!
О необычной операции вскоре узнали все подрывники и разведчики. Занялись подготовкой: снимали с шапок и фуражек красные лычки, одевали на рукава белые повязки, служившие отличительным знаком прислужников оккупантов — полицейских, договаривались о том, как вести себя, чтобы вернее обмануть врага. И тут Вася Чеботару в обычной для него шутливой форме заявил Голубу:
— Ты, Володя, не обижайся, если для пущей убедительности мне придется перед мостом или на мосту смазать тебе по физиономии. Терпи! Руки по швам и… молчок! Понял? Ведь я офицер, а ты кто? Холуй!
— Ну, ну, полегче… Не то я тебе так «смажу»! — замахнулся Голуб, и оба рассмеялись. — Черт с тобой, бей, если нужно, только когда будешь гавкать, не забудь вставлять немецкие словечки…
К полудню сборы закончились, и группа в полном составе с навьюченными взрывчаткой лошадьми тронулась на выполнение операции, которой Костя Смелов уже успел дать название «Дранг нах мостен». Несколько раньше к железной дороге ушли Харламов и Филиппов. С ними для связи отправились еще два разведчика.
Недавняя усталость исчезла, будто ее и не бывало. Подтянутые и полные сил шагали партизаны, на ходу придирчиво разглядывая друг друга. Забавно выглядела санитарка Татьяна в эсэсовской каске. Над ней то и дело подшучивали, но в ответ она лишь щурила глаза, снисходительно улыбалась.
Колонну вел Костя Смелов. Путь ему был известен, но когда до дороги оставалось не более полутораста метров, навстречу вышел один из связных. Он доложил, что на полотне появилась самокатная дрезина с двумя железнодорожниками.
— Судя по одежде, обходчики, должно быть, из местных жителей, — сказал он. — Дрезину сняли с рельс, положили на обочину, а сами подбивают шпалы, костыли заколачивают…
В первый момент Лобанову показалось, что это непредвиденное обстоятельство усложняет дело. Партизаны намеревались незаметно выйти на полотно, чтобы создать впечатление, будто движутся из какого-то села… Но как быть сейчас? Обсудив создавшееся положение с Бронзовым, Лобанов пришел к заключению, что появление дрезины, напротив, может облегчить выполнение задуманной операции. Он отдал приказ без шума захватить обходчиков.
Решили пропустить состав, который должен вот-вот появиться, и под шум удаляющегося поезда быстро приблизиться к обходчикам. Так и сделали. Спустя пять минут после того, как прошел эшелон, побелевшие от испуга железнодорожники уже были доставлены в лес. Это были местные жители, мобилизованные немцами на работу. Они слезно умоляли не трогать их, пожалеть семьи, детей, выражали готовность выполнить любое поручение партизан.
Доктор Бронзов спросил у обходчиков, приходилось ли им бывать на мосту? Оказалось, что именно там хранятся запасные рельсы, костыли, болты, лежат в штабелях шпалы и туда обходчики ездят по нескольку раз в день.
— Тем лучше, — заключил Бронзов.
— Значит, охранники вас знают, — добавил Лобанов.
Прошел еще состав. И как только его хвостовой вагон скрылся из поля зрения, партизаны поставили дрезину на рельсы. На ее передней скамейке важно уселся Чеботару. Он быстро вошел в роль и стал прямо-таки неузнаваем.
Обходчики заняли свои места позади Чеботару, нажали на педали, и дрезина медленно покатилась. Рядом с нею вдоль полотна двинулась длинная цепочка партизан и навьюченных лошадей.
В пути пришлось дважды стаскивать дрезину с рельс, чтобы пропустить поезда. Наконец показался мост, а полчаса спустя подошли к нему совсем близко. Видавшие виды партизаны еще никогда не испытывали такого нервного напряжения. Неотрывно смотрели они на постового полицейского, стоящего у ближайшего к ним конца моста. В его позе и движениях нет никаких признаков беспокойства. До моста остались считанные шаги. Полицейский, несомненно, уже признал обходчиков, заметил и гауптмана, восседающего на дрезине. Он выпрямился, встал во фронт и вперил глаза в начальство.
— Хайль! — невозмутимо глядя вперед, самоуверенно-наглым тоном бросил Чеботару, когда дрезина подкатила к мосту.
— Хайль Гитлер! — поспешно ответствовал полицейский и вскинул винтовку для приветствия.
— Кондолянцеле меле![16] Контроль мостен, фарштей? — тем же тоном продолжал Вася Чеботару.
— Никс фарштею дойч, господин охвицер, — с виноватой миной ответил полицейский, по-прежнему тараща глаза на гауптмана.
— Ми контроль! Контроль нах мостен! — говорит Чеботару. — Партизанен никс?
— Никс, никс, господин охвицер… — заискивающе заверяет полицейский. — Партизаны вже капут!
— А-а-а! Капут! Тюх, тюх… Гут! — со вздохом облегчения произносит Чеботару и вновь закатывает какую-то молдавско-немецкую абракадабру.
Увлекшегося своей ролью Чеботару прервал Лобанов:
— Разрешите, господин гауптман, приступить?
— О-о-о, конэшно! Приступайт контроль… Шнель! Тем временем Костя Смелов подошел вплотную к полицейскому и уперся стволом автомата ему в живот, а Вася Филиппов выхватил у него винтовку, предварительно предупредив:
— Если жизнь дорога — не вздумай кричать…
Полицейский обомлел, затрясся от страха. А на мосту закипела работа: подрывники таскали ящики с толом, складывали их друг на друга, закладывали капсули, подсоединяли бикфордов шнур…
Чеботару в сопровождении Николая Харламова и нескольких партизан размеренным шагом направился к противоположному концу моста, где стоял второй часовой, с изумлением взиравший на происходящее. Завидев приближающихся к нему людей, он засуетился, вскинул винтовку… Не было сомнений, что полицейский намерен поднять тревогу, но выстрелить ему не довелось. Его опередил Харламов, бесшумно выстрелив из снайперской винтовки. Полицейский упал и как мешок покатился с высокой насыпи к вновь выстроенному у подножья моста бараку. Немец, охранявший барак, подбежал к нему, наклонился и в страшном смятении бросился к висящему на столбе рельсу, чтобы ударить в набат. Партизаны оцепенели. Все пойдет прахом, если Харламов не уложит этого гитлеровца прежде, чем он успеет
