рейха четко и ясно сказал: «Нам надлежит сделать один бросок в глубь России, чтобы овладеть цитаделью большевизма! Тогда коммунизм рухнет, и в мире будет установлен новый, тысячелетний порядок!»
Мужчины и женщины!
Пехота большевиков разгромлена и пленена, кавалерия казаков истреблена, авиация сожжена в воздухе и на аэродромах, флот потоплен! Большевистский строй разваливается под непрерывными ударами доблестных войск Германского рейха. Брошенная на днях большевиками в бой последняя, 132-я армия уже окружена в районе Кричева и уничтожается. Близок час, когда мы все будем свидетелями установления нового порядка в Европе, столь прозорливо предсказанного фюрером!
С богом, вперед, на Москву!»
Город просыпался. С грохотом поднимали владельцы железные шторы своих лавочек. На улице Текуч друзья зашли в парикмахерскую. Хозяин в куцем халатике, похожем на пиджачок, уже побрил Мировского и усадил Евгения, когда с улицы донеслись какие-то выкрики, сливавшиеся с лаем собак. В парикмахерскую вошла женщина. Она на мгновение смутилась, увидев человека в форме, но потом решительно подошла к парикмахеру, что-то шепнула ему на ухо и ушла.
Парикмахер извинился, что вынужден на минуту отлучиться, зашел за ширму и появился оттуда с буханкой хлеба. Он тоже вышел на улицу. В окно разведчики увидели проходившую в сопровождении конвоя колонну оборванных, истощенных людей, Это были пленные.
Многие из них были с забинтованными головами, руками… Бинты грязные, в запекшейся крови. Были среди пленных еле стоявшие на ногах, их поддерживали товарищи.
Парикмахер вернулся, хлеба у него в руках уже не было. Он еще раз извинился и поспешно завершил туалет «господина летчика».
Колонна прошла, позади громыхали телеги, на которых везли тяжелораненых и мертвых. Разведчики догнали хвост колонны. Из ворот и подъездов выбегали люди, преимущественно женщины. В руках у них были свертки, которые они бросали пленным. А конвоиры кричали, натравливали на них овчарок, грозили автоматами и нещадно ругались по-немецки. Однако свертки по-прежнему летели в колонну. Жандармский фельдфебель с раскрасневшейся физиономией, стараясь выслужиться перед немцами, кричал:
— Вы позорите румынскую нацию! Это — сочувствие красным варварам! Мы не дадим распространиться большевистской чуме. Каждого, кто будет оказывать помощь пленным, посадят в прохладное место!..
Тяжело было Евгению смотреть на пленных бойцов Красной Армии, которой он так гордился, которую считал самой сильной на свете. Только одно утешало его — простые люди Румынии протягивают руку помощи пленным красноармейцам. И делают они это не страшась последствий.
Колонна свернула на Браильское шоссе.
— Чего мы за ними плетемся? — с раздражением спросил Мировский.
Алексеев не мог не согласиться. «В самом деле, чем мы можем помочь?» Но тон, каким сказал это Мировский, ему не понравился. Свернув в переулок, они шли несколько минут молча.
— Вот тебе и «будем воевать на чужой территории!» — вдруг сказал Мировский.
Евгений не сразу его понял, и тот, как бы желая объяснить, добавил:
— Собственно, они уже на «чужой территории». Только в каком виде! Значит, есть тут силенки, если сразу заставили их поднять лапы…
Евгений тяжело вздохнул. Отвечать Мировскому не хотелось, но про себя подумал, что «силенок» и у нас хватит, да, видно, плохо подготовились к войне, если так пошли дела. И странно, почему-то он считал себя ответственным за это. Надо было раньше, намного раньше узнать о готовящемся ударе, раньше узнать, какими силами здесь располагает противник… Разве это было трудно? Нет! Если бы знать заранее, наверняка можно было лучше подготовиться и встретить их первые удары…
Мировский предложил добираться к центру на трамвае. Евгений не возражал. Вообще теперь командовал Мировский. Он чувствовал, что его спутник раскис.
Сошли в центре. Со стороны улицы Домняскэ из репродукторов неслась песня; «Проснись, румын, ото сна векового!» Неподалеку от памятника Костаке Негри стояло десятка три крестьянских плугов. Их охраняли два жандарма, вооруженные карабинами. На огромном плакате, приклеенном к щиту, выделялись слова:
«Бравые воины!
Эти плуги предназначены вам в подарок, когда вы отвоюете у большевиков их земли. Германский рейхсканцлер Адольф Гитлер и вождь нашего великого государства генерал Ион Антонеску по воле Господней и с монаршего благословения торжественно обещают вам, доблестным воинам-завоевателям, бесплатно земли на завоеванных просторах большевистской России!
Да поможет вам Бог выполнить эту священную миссию!»
Неподалеку от вокзала их окликнул чистильщик обуви:
— Господин авиатор, прошу, почистим?!
Разведчики прошли мимо, не обращая на него внимания. Но чистильщик не унимался.
— Господин, товарыше, давай наведем блеск! — кричал он им вслед, ритмично постукивая щетками по своему сундучку.
Мировский оглянулся, словно его окликнули по имени, а Евгений даже прикусил губу. Шутка ли, их назвали товарищами!
— Давай, товарыше, почистим! Блестеть будут, как русакам сроду не снилось!
«Теперь уходить нельзя, — подумал Евгений. Это может показаться подозрительным!» И не долго думая, он круто повернулся, подошел к чистильщику. Ставя ногу на сундучок, огрызнулся:
— Ты что брешешь? Какие мы «товарыше»? Ну-ка, посмотрю, какой ты наведешь блеск!
Чистильщик засуетился.
— О господин авиатор, не беспокойтесь, ботинки будут начищены «а ля 101»! Меня знает пол-Галаца и весь Бухарест!.. А вот у цивильного, вашего приятеля туфли, наверное, от «товарищей», из-за Дуная…
Евгению казалось, что он проваливается сквозь землю. Откуда чистильщику это известно? Кто он такой? Он глянул на обувь Мировского. Полуботинки как полуботинки — обычные, ничего особенного! Ни надписи на них, ни ярлыка!
— А ты, голубчик, не пьян?
— Я говорю серьезно, господин авиатор. Туфли русской фирмы «Марш рапид»!..
Мировский стоял с невинным видом и улыбался. А чистильщик, довольный впечатлением, которое произвела на клиентов его осведомленность, охотно рассказал, что еще недавно он работал в Бухаресте, на шоссе Киселева, вблизи советского посольства. Его услугами постоянно пользовались работники посольства. И у всех у них был один и тот же фасон обуви, совершенно такой же, как у Мировского. Без всякого умысла он щегольнул своей осведомленностью, которая бросила Евгения в дрожь. Мировский же отнесся к этому эпизоду очень спокойно. Но что значит «Марш рапид»? Это разведчики поняли, когда отошли от наблюдательного чистильщика.
Чистильщик своеобразно перевел на румынский язык название фабрики «Скороход», расчленив это слово на два: «скорый» и «ход».
Евгений предложил Мировскому, как только откроются магазины, немедленно купить другие полуботинки.
— Из-за такой «мелочи» можно угодить на виселицу!
Мировский усмехнулся, но возражать не стал.
На вокзале они купили билеты. Автомотриса на Бухарест отходила только в одиннадцать часов. В зале ожидания было много людей, преимущественно солдат. Они лежали на скамейках и на голом полу. Евгений хотел остаться здесь, но Мировский возразил: в зале мало гражданских лиц и его присутствие может вызвать излишнее любопытство жандармских патрулей, которые то прохаживались по залу, то выходили на перрон.
— Кроме того, — сказал Мировский, — я хочу пройтись по городу; скоро откроются магазины и тогда, чтобы «не угодить на виселицу», я исполню твое горячее желание — куплю ботинки!
Игриво-иронический тон Мировского показался Евгению неуместным.
— Будет дурить, — сказал он. — Пошли вместе.
