100 великих оригиналов и чудаков

С древних пор о смерти говорили не только всерьез, но и в шутку. Трудно сказать, кто тут был первым. Возможно – греческий поэт Симонид (556–468 гг. до н. э.). Родившись на острове Кеос, он находил приют и у вождя афинской демократии Фемистокла, и при дворе тирана Сиракуз Гиерона. По-видимому, его талант писать кратко и проникновенно был, как говорится, востребован.

Немало надгробных надписей – эпитафий – сочинил он, героических или лирических. Но в некоторых порой присутствовала ирония:

Эпитафия купцу критянину

Родом критянин, Бротах из Гортины, в земле здесь лежу я.
Прибыл сюда не затем, а по торговым делам.

Когда Симонид посмеялся над гимнопевцем Тимокреонтом, тот в ответ съязвил в адрес Симонида, и за это получил от него – при жизни – такую надгробную надпись:

Много я пил, много ел, и на многих хулу возводил я;
Нынче в земле я лежу, родянин Тимокреонт.

Более остроумной была его эпитафия некоему Мегаклу с обращением к его вдове:

Лишь погляжу на надгробье Мегакла, становится сразу,
Каллия, жалко тебя: как ты терпела его?

С тех пор, а возможно и еще раньше, насмешки над смертью и над почившими (или, как все мы, обреченными на вечный покой) стали появляться все чаще. Их использовали, конечно же, в назидание живущим.

Марциал

Марциал

Марциал (ок. 40—ок. 104) – римский поэт, один из наиболее прославленных остроумцев прошлого. Родился в Испании, переехал в Рим. Полвека назад наши литературоведы подчеркивали, что в его эпиграммах слышатся «жалобы талантливого, но задавленного нуждой поэта». Однако у Марциала стон страдающего от голода бедняка, пожалуй, был литературным приемом.

В столицу империи он приехал в возрасте 25 лет и поначалу действительно вынужден был обеспечить себе «место под солнцем»; был клиентом влиятельных патронов, приветствуя их (порой стихами) и сопровождая до форума. Со временем он обзавелся небольшой усадьбой под Римом, а потом и домом в столице.

В молодые годы он написал большие циклы «Гостинцы» и «Подарки», в которых перечислил множество пищевых продуктов и блюд, вин, предметов обихода… Возможно, был он гурманом. Во всяком случае, в I книге эпиграмм возмущенно воскликнул:

Спятил ты, что ли, скажи? На глазах у толпы приглашенных
Ты шампиньоны один жрешь себе, Цецилиан…

Если когда-то врачам посвящали почтительные эпиграммы, то затем о них стали отзываться язвительно. Марциал писал:

Врач был недавно Диавл, а ныне могильщиком стал он:
Начал за теми ходить, сам он кого уходил.

Немало доставалось от Марциала авторам и «потребителям» литературной продукции:

Ты мне пеняешь, Велокс, что длинны мои эпиграммы.
Ты ничего не писал. Вещи короче твои.

* * *

Вслух собираясь читать, ты что ж себе кутаешь горло?
Вата годится твоя больше для наших ушей.

* * *

Ты, Вацерра, дивишься только древним,
Только мертвых поэтов ты похвалишь…
О, прошу извинить, Вацерра, гибнуть,
Чтоб тебе угодить, совсем не стоит.

Шутить, зубоскалить, демонстрировать свое остроумие, да еще посмеиваясь над смертью хорошо, если ты сыт и здоров, имеешь более или менее основательное положение в обществе. Но были люди, не терявшие присутствия духа и чувства юмора даже в тяжелой жизненной ситуации.

Себастьян Брант

Себастьян Брант. Худ. А. Дюрер, ок. 1520 г.