пространстве, независимо от правильности или ложности ХI аксиомы Евклида (что
Книга вышла в 1832. Критика обошла молчанием «Аппендикс». Авторы послали книгу Гауссу. Получили ответ: хвалить работу Яноша «значило бы хвалить самого себя». По словам Гаусса, он уже продумал все это 35 лет назад, но было недосуг обработать и опубликовать результаты.
Фаркош был в восторге: сын сделал научный труд, который был по силам только Гауссу! Януш возмутился ответом Гаусса, заподозрив маститого ученого в зависти. Рассорившись с отцом, он покинул навсегда родной дом. А в 1848 получил от отца «подарок»: трактат Лобачевского «Геометрические исследования по теории параллельных линий», опубликованный на немецком языке. Яноша – честного искателя истины – трактат привел в восхищение. Но это лишь усугубило его моральное состояние как непризнанного гения.
У него были странности. Когда ему назначили пенсию, он заказал пригласительные билеты на свои похороны и сделал для себя гроб. Через несколько лет он напечатал вторично приглашение на свои похороны. В завещании обязал посадить на его могиле яблоню в память Адама и Евы, Париса и Елены, а также Ньютона. Быть может, именно такие странности, неординарность мышления помогли ему стать соавтором великого открытия Лобачевского.
Н.В. Гоголь
Николай Васильевич Гоголь (1809–1852) родился в Великих Сорочинцах, на Украине, в дворянской семье. Отец увлекался театром, писал водевили, стихи. Николенька с детства играл в спектаклях, предпочитая комические роли. Окончил Гимназию высших наук в Нежине. С 16 лет писал сатиры, стихи, повести, трагедии. В 1828 году переехал в Петербург.
Первые опыты сочинительства были неудачными. Поступил на службу и состоял чиновником до 1831 года. Посещая литературные салоны, познакомился с Пушкиным, Жуковским. Рассказы «Вечера на хуторе близ Диканьки» имели большой успех у публики и критиков. Гоголь поступил на должность профессора истории Петербургского университета, но вскоре оставил эту работу. Издал сборники «Миргород», «Арабески», петербургские повести.
В его произведениях причудливо переплелись юмор, мистика, сатира, философия, народная мудрость, реалистичные и фантастичные образы. Комедия «Ревизор» и роман-поэму «Мертвые души» (часть 1; рукопись второй части автор сжег в 1852 году) показали без прикрас, со «смехом сквозь слезы» Россию. Его последняя работа – «Выбранные места из переписки с друзьями», проникнутая философски- религиозными идеями, вызвала споры и яростное письмо Белинского, обрушившегося на писателя: «Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия, панегирист татарских нравов – что вы делаете! Взгляните себе под ноги, – ведь вы стоите над бездною!»
Да, Гоголь заглянул в бездну самосознания, не обращая внимания на видимый мир, реальность и даже на возлюбленное искусство. Перед ним разверзлась еще одна пропасть: тяжелейшая депрессия и последняя безысходная – смерти.
В «Арабесках» проявились знания и размышления, связанные с чтением Гоголем лекций по всемирной истории в Петербурге. Его мысли, высказанные в небольших очерках, позволяют считать именно Гоголя, а не Грановского, как обычно принято, инициатором познания всеобщей истории и Средневековья в России.
Исследование всемирной истории он представлял как синтез науки, литературы и философии! Мысль эту Гоголь развил в очерке «Шлецер, Миллер и Гердер», где предложил образ идеального историка. «Глубокость результатов Гердера» он сочетает с «быстрым, огненным взглядом Шлецера и изыскательною, расторопною мудростию Миллера», да еще с добавлением «высокого драматического искусства… Шиллера», а также «занимательность рассказа Вальтера Скотта», и «шекспировское искусство развивать крупные черты характеров в тесных границах…».
Как тут не вспомнить монолог купеческой дочки Агафьи Тихоновны из его комедии «Женитьба»: «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязаности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй, прибавить к этому еще дородность Ивана Павловича – я бы тогда тотчас бы решилась…» Это написано чуть позже, чем очерк об историках, а потому смахивает на самоиронию.
Писатель определил эпохе Средневековья «то же самое место в истории человечества, какое занимает в устроении человеческого тела сердце…». Сравнение неожиданное. Средние века – «величественные как готический храм, темные, мрачные, как его пересекаемые один другим своды, пестрые, как разноцветные его окна и куча изузоривающих его украшений, возвышенные, исполненные порывов, как его летящие к небу столпы и стены, оканчивающиеся мелькающим в облаках шпицем» (шпилем).
В очерке «Об архитектуре нынешнего времени» он подчеркнул устремленность христианских храмов к небесам, в отличие от приземистых жилищ. Это показывало, «как велики требования души нашей перед требованиями тела». Гоголь видел в архитектуре не «застывшую музыку», а материальное воплощение сокровенного смысла эпохи.
В повести «Портрет» сталкиваются образы святости и бесовства. Второй, как обычно для Гоголя, обрисован более ярко. Предполагается, что время антихриста близится. Извращается первоначальный замысел Бога, «и с каждым днем законы природы будут становиться все слабее», давая возможность преодолеть их силам зла. Антихрист «избирает для себя жилищем самого человека» и проявляется в тех, которые «заклеймлены страшною ненавистью к людям и ко всему, что есть создание Творца».
Кто эти люди? По Гоголю, один из них – ростовщик. «Он во всё силится проникнуть: в наши дела, в наши мысли и даже в самое вдохновение художника. Бесчисленны будут жертвы этого адского духа… Горе, сын мой, бедному человечеству!» Дух корысти, наживы разлагает человечество, приближая окончательную победу антихриста, оскверняя все, к чему он прикасается: красоту, мудрость, любовь.
В «Выбранных местах из переписки с друзьями» Гоголь, вопреки закону писательского ремесла, не принимал во внимание реакцию читателей. То, что нравилось одним, вызывало возмущение у других, а чувство неприязни к отдельным частям книги мешало по достоинству оценить другие. Обращаясь к поэту, он призывал:
«Опозорь, в гневном дифирамбе, новейшего лихоимца нынешних времен и его проклятую роскошь, и скверную жену его, погубившую щеголяниями и тряпками и себя, и мужа, и презренный порог их проклятого дома, и гнусный воздух, которым там дышат, чтобы как от чумы от них побежало все бегом и без оглядки.
Возвеличь, в торжественном гимне, незаметного труженика, какой, в чести высокой породы русской, находится посреди отважнейших взяточников, который не берет даже и тогда, как все берет вокруг него…»
Гоголь-художник, раскрывающий те же идеи в образах и коллизиях, оказывался мудрее, ближе к выполнению поставленной цели, чем Гоголь-проповедник. Прямые нравоучения обычно вызывают лишь раздражение. «Человек девятнадцатого века отталкивает от себя брата… Он готов обнять все человечество, а брата не обнимет». Высказывание верное, но вряд ли оно взволнует душу читателя.
В его замечательных «Размышлениях о Божественной Литургии» есть оговорка: «Велико и неисчислимо может быть влияние Божественной Литургии, если бы человек слушал ее с тем, чтобы вносить в жизнь слышанное». Вот в этом «если бы» заключена, отчасти, безысходность и все то, что заслуживает серьезнейшего анализа, но Гоголь произносит это как бы между прочим: лично для него такой проблемы нет.
Говоря о благотворности Божественной Литургии, Гоголь уверял, что все, прилежно ее слушавшие,
