обстоятельствах… Я внимательно следил за тем, как медленно, словно оттягивая время и приговаривая себя к неизбежному, она раздевается, старательно раскладывает на креслах одежду. Мне даже иногда казалось, будто Катерина шепчет какие-то заклинания и мучительно ждет превращения, а оно все не наступает. «Отвернись! - иногда, очень редко, просила она.- Ты мне мешаешь…» Я, превозмогая любопытство, отворачивался. Зато потом…
- А ты знаешь, какой у нас номер? - шепнула Катерина, когда мы ехали в машине в паб.
- Какой?
- Для молодоженов!
«Интересно, - подумал я, разглядывая широкую спину расположившегося на переднем сиденье атташонка, - успел он уже побыть „молодоженом“ или все-таки нет?»
…Мы сидели в пабе «У трех львов» на высоких стульях и тянули холодный черный, как кофе, «гиннес». Атташонок рассказывал о лондонской скучище, а я незаметно поглаживал Катькино колено. Иногда мы встречались с ней взглядами.
«Эх ты, не могла потерпеть неделю!» - молчаливо укорял я.
«Боже мой, Зайчутан, ну какое это имеет значение!» - так же без слов отвечала она.
У нас за спиной работал телевизор, и моего английского хватало лишь на то, чтобы по интонации и особой информационной скороговорке понять, что идут последние новости. Неожиданно Катька и атташонок как по команде обернулись и уставились в телевизор. Я последовал их примеру. На экране чуть подрагивал стоп-кадр - огненный шар взрыва. Из слов диктора я уловил только то, что во время тренировочного полета на авиабазе в Фарнборо столкнулись два МИГа и оба летчика погибли. В сердце образовалась бездонная оторопь. Так бывает, если звонишь кому-нибудь, чтобы поздравить с днем рождения, а тебе говорят, что человек полгода как умер.
- Когда? - прохрипел я.
- Два часа назад… - отозвался кто-то из них.
- Может, чехи? У них тоже МИГи, - с надеждой предположил побледневший атташонок.
- Нет, не чехи!
Я-то сразу все понял. Это могли быть только наши. Чехи выступали большой группой, делая обычный проход плотным строем над аэродромом. И двумя тут дело не обошлось бы.
- Их больше нет, - прошептала Катерина, по-детски закрыла лицо руками и заплакала. Этот плач мне сразу не понравился.
- Подождите, сейчас будут подробности! - заволновался атташонок. - Они обещали новые подробности через минуту.
- Боже, какая я дура! - сквозь рыдания твердила моя возлюбленная секретарша. - Какая дура…
- Вот! - подполковник показал на экран телевизора.
Там появилась новая картинка. Медленными рывками один МИГ догоняет другой и… таранит его. Такого еще не было! Талалихин хренов! Неторопливо разрастается взрыв - и горящие обломки расползаются по всему экрану.
- Jesus Christ! - вскрикнул бармен, схватившись за бакенбарды.
И вдруг посреди этого замедленного огненного кошмара неторопливо расцвели два спасительных парашютных купола. Невероятно! Но диктор, с восторгом, -каким обычно сопровождается внезапно забитый гол, уже сообщал, что, по уточненным данным, оба летчика катапультировались и живы. Им даже не понадобилась госпитализация. Крепкие русские парни!
И тут я заметил, что Катерина больше не плачет, а смотрит на экран с каким-то непонятным стервозным восторгом. Мне стало окончательно ясно: без нее дело не обошлось.
Атташонок, наскоро попрощавшись, ринулся в посольство за инструкциями. Как я понял позже, для него в эту минуту было важно добиться, чтобы из Москвы не присылали комиссию, а все разбирательство доверили ему. Иначе - прощай скучный Лондон и белый китель! Катерину я отправил вместе с ним - Для сбора информации. И то, как он, поколебавшись, согласился взять ее с собой, окончательно убедило меня в том, что они тут в мое отсутствие времени зря не теряли. Но нет худа без добра - зато у меня теперь свой человек во вражеском логове. Я знал одного эамминистра, который специально подкладывал свою юную секретаршу вышестоящим товарищам - и та вместе с начальственной спермой собирала секретную околоправительственную информацию. Теперь он уже вице-премьер, и кому нынче подкладывает свою секретутку - можно только догадываться! И все-таки Катька - стерва…
Но на ревность времени не оставалось - я сломя голову помчался в отель, где разместилась наша делегация. Все участники событий, кроме руководителя полетов, были в сборе и расположились вокруг журнального столика так, будто ничего особенного не случилось. Судя по остаточному объему жидкости в квадратной бутыли, они уже прилично хватанули казенного спирта - медицинская помощь им все-таки понадобилась. Один из катапультантов, Федор Иванович Базлаков, миниатюрный мужичок с седеющим ежиком, потренькивал на гитаре. Второй, Витя Вильегорский, молодой еще парень с румяным лицом отличника боевой и политической подготовки, полулежал на диване. Оба они были почему-то в тренировочных костюмах нашей олимпийской сборной. Рядом устроились несколько хмурых механиков. Когда я вошел в штабной номер-люкс, вся компания грустно и нестройно запела под гитару:
Не скоро поля-я-я-ны
Травой зарасту-у-у-т…
А город подумал,
А город подумал,
А город подумал -
Ученья иду-у-у-т!
- Ну, ребята, - выдохнул я, не зная, с чего начать.
- Что - ребята? Это, Шарманов, все твоя сучка-секретарша! - рявкнул Базлаков. - Таких к авиации близко подпускать нельзя!
Как впоследствии выяснилось, он и был главным виновником столкновения: передал ведомому, что газует, а сам вдруг сбросил обороты.
- Ладно тебе, все бывает, - рассудительно отозвался Вильегорский. - Живы - и слава Богу!
- Что значит «все бывает»? Говорю тебе - ведьма! Если б она меня не сглазила, разве бы я подставил задницу? Скажи, Семеныч!
- А то… - предусмотрительно уклонился от участия в споре асов пожилой «механ».
- Обломками никого не стукнуло? - робко спросил я.
- Не слышно пока…
Базлаков, набычившись, разлил спирт по стаканам. Они с Витьком чокнулись и переглянулись, как племенные кобели-медалисты, подравшиеся из-за случайной болонки прямо на смотровой площадке. А я вдруг подумал о том, что, если бы в аэропорту не поправил атташонка, это был бы действительно их последний полет. Но вслух об этом говорить не стал: психика у людей после аварийного катапультирования обычно налаживается только через несколько дней, и любое неосторожное слово может привести к самым неожиданным последствиям. К очистительному мордобою, например. Я просто предложил выпить за главного конструктора катапультных кресел. Тост вызвал буйный восторг.
Выпили. Отдышались.
- А где Перов? - полюбопытствовал я.
- Стреляться пошел, - сообщил Базлаков.
- Куда?
- В салон…
- Зачем же вы его отпустили?
- А у него все равно пистолета нет, - успокоил Вильегорский.
Потом оказалось, что руководитель полетов Перов тоже был виноват в случившемся. Вместо того чтобы неусыпно наблюдать за пилотажниками и руководить ими по рации, он уединился в комфортабельном Ту-134, некогда носившем по свету министра гражданской авиации, и пил коньячок, который ему подавала смазливая стюардесса в юбчонке, едва прикрывающей клитор. Так и профукал ЧП…
