что это его любимый шедевр в коллекции Костолевского. И Костолевский в знак большой дружбы завещал ее соседу. – Искупление, – пробормотала я. – Занятно.
– Чего ты все бормочешь? – не выдержала Танька. – И поставь эту дрянь на место. Не стал бы он отдавать бриллианты соседу. Довольно глупо. Правда?
– Какие бриллианты? – не поняла я.
– Ну так деньги-то сюда на спрячешь, по крайней мере большие.
– Помоги, – сказала я сестре и перевернула скульптуру. Основание было чуть вдавлено. Я нащупала шуруп.
– Чего это? – вновь заволновалась Танька.
– Он внутри пустой, – пояснила я.
– А шуруп зачем? Там что-то есть, – тоненько взвизгнула она. Теперь и я не была уверена, что это ее глупые фантазии. Возможно, в самом деле…
– Нужна отвертка или ножницы, – пробормотала я.
Ножницы нашлись в верхнем ящике стола. Я держала монстра, а Танька возилась с шурупом. Наконец она смогла его вывернуть, и тут стало ясно: шуруп удерживал донышко диаметром не более трех сантиметров. Оно осталось на моей ладони, Танька тряхнула скульптуру, и в руку мне упал свернутый трубочкой лист бумаги.
– Ой, мамочки, я сейчас с ума сойду, – вовсю волновалась Танька.
Мы переместились ближе к окну и смогли прочитать. «Что касается меня, вы можете ни о чем не беспокоиться». Ни обращения, ни подписи. Как ни трясла Танька скульптуру, но извлечь из нее больше ничего не сумела.
– Издевательство какое-то, – слезно заметила она.
– Да, – кивнула я. – Занятно.
– Чего тебе занятно? – передразнила Танька. – Где деньги?
– Занятно, что бы это могло значить?
– Нашла над чем голову ломать. Господи, ну где же деньги…
Не слушая ее причитаний, я свернула записку, определила ее на прежнее место и завернула шуруп. Танька держала скульптуру, кусая губы. Мы осторожно поставили ее на стол. Вдруг Танька вытаращила глаза, потом сделала знак молчать, а я отчетливо услышала, как где-то скрипнула дверь.
– Уходим, – перепугалась я, но, забыв о наших планах на случай обнаружения, мы бросились не к окну, а к двери. Дрожащей рукой я повернула ключ в замке, стараясь сделать это бесшумно. Мы услышали шаги: кто-то очень тихо шел по коридору. Надо отдать должное сестрице, она не растерялась и вместо того, чтобы выскочить в коридор, схватила меня за руку и потянула за собой к ширме.
Ширма отделяла часть кабинета, за ней стояла кушетка с низким столиком, предназначенная для отдыха хозяина. Вот там мы и укрылись, сели на пол между столом и кушеткой и замерли. В то же мгновение дверь очень медленно открылась, без всякого скрипа. Дверь открывалась в кабинет, и видеть того, кто стоит на пороге, мы не могли. Человек медлил, затем сделал шаг, и я наконец увидела фигуру, в котором безошибочно узнала Самарского.
Александр Петрович закрыл дверь, нащупал ключ и запер ее, потом, соблюдая осторожность, прошел к столу. Рисковать он, как и мы, не стал и свет не включал. Мы следили за ним сквозь щель в ширме, очень надеясь, что обыскивать кабинет он не будет.
Беспокоились мы напрасно. Его интересовала здесь только одна вещь: бронзовый монстр, доставшийся ему по наследству. Конечно, он говорил, что ему очень полюбилась скульптура, но ведь не до такой же степени, чтобы среди ночи проникнуть в чужой дом с одной целью: взглянуть на нее? Если учесть, что скоро она ему и так достанется, можно и потерпеть.
Он взял скульптуру в руки без всякого почтения и уж точно не затем, чтобы полюбоваться. Взвесил в руках, повертел, отошел к окну, где было больше света, и, безусловно, заинтересовался шурупом, потому что принялся искать ножницы, то есть проделал все то, что и мы несколько минут назад.
Вскоре в его руках оказался листок бумаги. Он прочитал его, стоя у окна, и чертыхнулся. Потом вздохнул, сунул листок в карман пиджака, вернул шуруп на место, ножницы в ящик, а скульптуру на стол и поспешно покинул кабинет.
С трудом выждав минуту, мы бросились к двери. В своей комнате включили свет, и Танька принялась нервно бегать (собственно, свет включила я, чтобы она в сумраке на что-нибудь не налетела).
– Он свистнул листок, – злобно пробормотала она.
– Почему свистнул? Он ему и предназначался.
– А вдруг это шифр? И этот гад теперь уведет у нас сокровища прямо из-под носа.
Золотая лихорадка мне уже изрядно надоела, и я решила привести Таньку в чувства.
– О кладе мы узнали от Леопольда, – напомнила я. Она нахмурилась, глядя на меня так, точно ждала откровения. – Если учесть, что он еще болтал об упырях и оборотнях…
– Чепуха.
– Вот именно. Клад такая же чепуха, как и прочие его измышления. А мы несчастный фикус мучили.
– Думаешь, он нарочно? Ну, гаденыш… Подожди, он ведь что-то здесь искал? Что-то важное. И этот тип, Александр Петрович, с какой такой стати бродит по ночам в чужом доме? Должна быть причина.
– Это точно, – кивнула я. – Между прочим, Ирина перед смертью к нему ходила.
– Думаешь, он ее и убил? Ужас… но зачем? Боялся, что она ему скульптуру не отдаст с этой бумажкой?
