Картошка нашлась, и огурцы к ней тоже, а также хлеб и горчица. Мы сели за стол, будить парня Надька не стала.
– И так на ногах не стоит, только добро переводить. – Покосилась на бутылку и добавила: – Давай, со свиданьицем.
Мы выпили и принялись закусывать, парень храпел, я задала вопрос, кивнув на спящего:
– Муж?
– Какой, к черту, муж? Сосед. Ходит… Только что с него взять: что ни день, то пьян до беспамятства. Это тебе не кино… Ох, свихнешься от такой жизни.
– Участковый вас часто навещает?
– Не боись, – отмахнулась Надька. – Нашему участковому все до лампочки, пьянь подзаборная, вот он кто, с утра зенки зальет и спит где-нибудь, чтоб начальство не застукало. Я его жену хорошо знаю, Любка, соседка, учились вместе. Говорит: убила бы… да ведь разве ж толк от этого будет?
– От убийства? – удивилась я.
– Нет, от разговоров. Взаправду кому ж своего мужика убивать охота? Хотя есть такие, что и допекут… В общем, живи – не дергайся, и соседи слова не скажут. Тут у всех кто-нибудь да притулился. Вон напротив восемь человек живут: граждане кавказской национальности, чем здесь заняты, одному богу ведомо, и никому до них дела нет.
– Да, веселая у вас улица, – кивнула я.
Через некоторое время бутылка опустела, и я отправилась спать. Комната моя была узкой и темной, метров девять, не больше, крохотное окно с куцей занавеской. Правда, постель чистая, я легла, блаженно вытянув ноги и прикрыв глаза. От тепла и водки меня разморило, и через несколько минут я уже спала.
Пробуждение было не столь приятным: под окном нещадно материлась Надька, я выглянула, покачала головой и пошла умываться. Как выяснилось, скандалила Надька с соседкой, чья курица пробралась в Надькин палисадник, за что и была схвачена моей хозяйкой и переброшена через забор на свою законную территорию. Пока бабы орали, а куры кудахтали, я доела вчерашнюю картошку и тихо удалилась через заднюю калитку, направив свои стопы в гостиницу.
Идти туда не очень хотелось, но, чтобы план мой сработал (точнее, не план вовсе, а его слабое подобие), надо было заставить разных людей побольше двигаться, так что хочешь не хочешь, а есть такое слово «надо».
Возле гостиницы я была около десяти, обежала ее по кругу и устремилась к облюбованной мною вчера двери. Тут меня ждал сюрприз: дверь была заперта.
«Ну надо же», – обиделась я и устроилась на скамейке неподалеку от входа. Попасть в белы рученьки к суровым ребяткам я не планировала и поэтому соблюдала осторожность, на скамейке провела не меньше часа, но ничего подозрительного углядеть так и не смогла. Хотя заинтересованные лица могли укрыться в глубине холла или дежурить на этаже, где находился мой номер. «Что ж, – с грустью подумала я. – Придется идти. Надеюсь, Толстый не оплошает и с меня не успеют содрать всю шкуру».
И я пошла. Надо признать, шла довольно нагло, чего-то насвистывала и пыталась улыбаться: то есть демонстрировала безмятежность, хорошее настроение и счастливое примирение со всем миром. Администраторша на этаже отсутствовала, что, с моей точки зрения, было весьма кстати. Площадка перед лифтом и коридор пустынны, вдали у запасного выхода тоже никто не маячил, я шла по длинному ядовито- красному ковру, подбрасывая ключ и размышляя.
Ни одного врага. Выходит, Баклан с Мухачом подружились. А может, у моих знакомых из ресторана нашлись дела поважнее, чем меня караулить, дабы свершить надо мною праведную месть.
Я открыла дверь и закрывать ее не стала, для начала решив проверить: не ждут ли меня в номере. Прошла узким коридором, заглянула в комнату: ни души.
«Очень мило», – кивнула я, заперла дверь и только тогда заметила, что включен телевизор. То есть ни изображения, ни звука не было, так как на кнопочку нажать не поленились, а вот из розетки провод не выдернули.
– Так, были гости, – сказала я вслух, абсолютно точно помня, что телевизор не был включен в сеть, не люблю я телевизор, да и не до того мне. – Интересно, кто меня посетил, – почесала я за ухом и даже вздохнула. – Хоть бы записку оставили.
Они оставили кое-что занятнее записки: я перегнулась вперед, желая выдернуть провод из розетки, и заметила кровь. Совсем немного, на самом углу тумбочки. Присела, потрогала это место рукой, а потом суматошно принялась кружить по комнате. Завернула дорожку, встала на четвереньки и еще в нескольких местах смогла обнаружить крохотные подсохшие пятнышки.
– О, черт! – вскрикнула я, потом употребила слово покруче и бросилась в ванную, ощутив, как холодеет спина в дурном предчувствии.
Труп лежал в ванне. Крови почти не было, так, несколько капель, и выглядел парень совсем не страшно, скорее нелепо: лежит человек в ванне полностью одетый, а сверху из плохо завернутого крана на плечо ему тонкой струйкой падает вода.
– Ну надо же! – взвыла я и подошла ближе. Лежал он на правом боку, плечи парня были приподняты, а голова вывернута. Правый висок выглядел крайне неприятно: конечно, я не патологоанатом и даже не следователь со стажем, но скорее всего именно этим виском парень налетел на острый угол тумбочки. С летальным исходом, как говорится. Я присела на край ванны и потерла лицо ладонью. – Ну надо же, – повторила я обиженно. – Скажи на милость, что мне с тобой делать?
Конечно, парень не ответил, потому что был мертв, и, наверное, еще с вечера. Тот самый Здоровячок из команды Толстяка, мне так и не довелось узнать его имени. «Кто ж мне оставил такой подарок?» – с тоской подумала я.
В этот момент в дверь постучали, громко и весьма настойчиво. Я замерла, прислушиваясь. Стук прекратился, но удаляющихся шагов я не слышала. Должно быть, желающий попасть в мой номер все еще стоял под дверью. А в скважине торчит ключ – если человек не дурак, заглянул и понял: хозяева на месте, но открывать не желают. Надеюсь, это не администратор гостиницы и не милиция. А если все-таки милиция? Кто-то очень остроумный мог подготовить мне сюрприз: дождаться, когда я вернусь в номер, и вызвать милицию. Ненавижу сюрпризы. Толстяку Лене надо срочно вытаскивать меня из дерьма…
