помойке, но скорее всего купил за гроши или просто выпросил. Играть на нем Виссарион не умел, но сам вид рояля вызывал у него умиление, иногда он его поглаживал и произносил невпопад: «Искусство». Девки смотрели на рояль и впадали в задумчивость.
Своей дружбе с Виссарионом я обязана все тому же роялю. Не помню точно, когда впервые меня занесло в его «Бабочку», но в тот момент душа жаждала общества, и я заглянула в кафе по дороге. Было далеко за полночь, и меня приятно удивило, что кто-то, как и я, не спит. Увиденное произвело незабываемое впечатление: история дамы с камелиями подходила к концу, Виссарион читал особенно выразительно, девки выразительно шмыгали носами. Мысленно присвистнув, я опустила свой зад на стул и замерла минут на двадцать, пребывая в абсолютном обалдении. Когда чтение закончилось, я подошла к стойке, изнывая от желания выяснить, куда меня угораздило забрести.
– У вас тут клуб любителей словесности? – робко поинтересовалась я.
Виссарион ответил в своей обычной манере:
– Болтаются по ночам кому не лень.
Я перевела взгляд на рояль, который будоражил мое любопытство не менее художественного чтения, и спросила:
– На нем кто-нибудь играет?
– Добрые люди в это время спят, – ответил Виссарион.
– Ясно, – кивнула я, подошла к роялю и подняла крышку.
Виссарион вытянул шею, поглядывая из-под очков. Рояль был расстроен, играть на нем не представлялось возможным, но, странное дело, впервые за столько лет меня потянуло к инструменту, пальцы сами по себе легли на клавиши. Я поморщилась, потому что расстроенный рояль терзал слух, и поспешно захлопнула крышку.
Тут подскочил Виссарион и спросил:
– Училась?
– Давно.
– Тебе чего налить: кофе или водки? Сегодня холодно.
С этого, собственно, и началась наша дружба, и теперь своим домом я, по справедливости, считала не квартиру на пятом этаже, а бар под названием «Бабочка», в котором по ночам отогревались проститутки.
Поначалу девки отнеслись ко мне настороженно и едва ли не враждебно, но так как Виссарион ко мне благоволил, с моим присутствием мирились. Время шло, и наши отношения, которые постепенно становились добрососедскими, переросли в нежную дружбу. Не знаю, кем они меня считали, но, конечно, догадывались, что со мной что-то неладно, раз я ночи напролет торчу здесь. Никто никогда вопросов мне не задавал и разговоров о моем житье-бытье избегал, из чего я заключила, что девки знают гораздо больше, чем я могла бы предположить, что неудивительно, учитывая специфику их профессии.
Сегодня, едва переступив порог заведения, я поняла, что в святом семействе очередная разборка: кто- то истошно вопил под аккомпанемент мужского баса, дюжий парень с бритой башкой матерился на чем свет стоит, Верка Зеленая укрылась от своего сутенера за стойкой за спиной Виссариона. Парень, который был мне известен под кличкой Рыхлый, пытался дотянуться до Верки, чему препятствовал Виссарион, застывший наподобие монумента. Лицо его сохраняло олимпийское спокойствие, и с места он не двинулся. Рыхлый продолжал размахивать руками без всякого толка. Должно быть, ораторствовал он уже довольно давно, потому что заметно выдохся и наконец захлопнул пасть, свирепо глядя на Виссариона. Тот вытер стойку полотенцем и невозмутимо изрек:
– В словаре русского языка Ожегова больше пятидесяти тысяч слов. Скажи на милость, почему ты всегда пользуешься одними и теми же?
– В самом деле, Рыхлый, – вступила в разговор я, устраиваясь рядом на высоком табурете, – надо расширять свой словарный запас. Как член клуба ты просто обязан постоянно совершенствоваться.
– Задолбали вы на хрен, советчики, – ответил он, с неодобрением косясь на меня.
– Ладно, – кивнула я. – Иди орать на улицу, с утра башка болит.
– Голова не задница, – ответил тот. – На ней не сидеть.
– Это верно, но лучше заглохни.
– Задолбали, – еще раз заявил он, метнул злобный взгляд на Верку, которая изо всех сил пыталась слиться с интерьером, рявкнул: – А ты, паскуда… – Но договаривать счел излишним и убрался на улицу.
– Козел, – сказала Верка ему вдогонку, лишь только за ним закрылась дверь.
– Чего делили? – проявила я интерес.
– Да, блин, Свистун подъехал… ты же знаешь, он садюга, в прошлый раз не чаяла сбежать, чуть без глаза не оставил… а этот козел командует: «Поезжай». Ему, блин, хорошо говорить… Виссарион, налей водки, вымокла, блин, вся, еще и этот… Никакой, блин, работы сегодня, одни нервы. Юлька, не слыхала, дождь этот надолго?
– Кто его знает? Осень.
– Мне за телик кредит выплачивать, а тут, как назло, работы никакой. Весь вечер простояла.
– Помолчи, трещотка, – буркнул Виссарион. Верка мгновенно смолкла и, взяв рюмку, направилась за столик, где тосковали две ее коллеги.
– Дождь, – сказал Виссарион, ни к кому не обращаясь и без особого выражения.
– Ага, – ответила я и попросила: – Завари чайку?
– Зеленого?
