– Ты прелесть, – сказала он, когда я уже погружалась в сон.
– Надеюсь, твое мнение не изменится, когда завтра с утра мы будем страдать с перепоя.
Голова болела нещадно, оттого утром просыпаться я категорически отказывалась.
– Юлька, – потряс он меня за плечо. – Мне на работу надо.
– Валяй. Дверь захлопнешь, замок автоматический.
– А чашку кофе страдальцу?
– Сам. Все сам. Привет.
– Юлька…
– Еще слово, и я тебя убью.
– Понял. Сам так сам.
Он поцеловал меня и наконец заткнулся. Должно быть, ушел.
До двенадцати мне удалось поспать, потом пошли звонки по телефону. Звонили все кому не лень. Когда я решила выбросить телефон в окно, выяснилось, что спать уже не хочется. Я прошлепала в ванную, по дороге заглянула в кухню. На столе лежала записка: номер телефона, под которым Борис размашисто написал: «Браво! Брависсимо! Незабываемо! Если я сегодня умру от головной боли, то без сожаления. Все, что стоило испытать в этой жизни, я испытал».
– Придурок, – усмехнулась я, скомкала записку и выбросила в ведро. Но, стоя под душем, улыбалась.
Звонить ему я не собиралась, не потому, что на трезвую голову он был мне несимпатичен. Как раз наоборот. Привязываться к кому-либо вредно для здоровья, для моего здоровья точно. «Волки бегают в стае, – вспомнила я слова Ника и нервно хихикнула. – А самые умные в одиночку». Как-то, изрядно напившись, Ник излагал мне свою теорию, я слушала, пока хватало терпения, потом заявила, что все это – старая лагерная бодяга «не верь, не бойся, не проси», то есть чистый плагиат. Ник обиделся и с теориями завязал. Помнится, люди у него делились на шакалов, волков и зайцев. Почему именно зайцы, он не объяснил, вероятно, они ему просто нравились. Зайцев жрут, шакалы правят, а волки в основном грызут друг друга, если верить Нику. Но в одном он прав: легко поймать на крючок того, у кого есть привязанности. Самого Ника хрен поймаешь, у него одна привязанность – к себе, любимому. Вот и мне надо брать пример со старшего товарища. Так что о Борьке я уже забыла. А вот что там с Машкой, очень меня интересовало.
Покинув ванную, я позвонила ей в офис. Голос ее звучал страдальчески.
– Сочувствую, – сказала я. – Спешу напомнить: это было коллективной идеей.
– А я и не жалуюсь, – ответила Машка. – Если бы еще народ не жужжал вокруг… Все точно сговорились, так и лезут, так и лезут!
– Как там твой Антон? – все-таки спросила я, хотя, по большому счету, делать этого не следовало. Машка умница и сама все прекрасно понимает.
– Тони. Друзья его зовут исключительно так. Он пробовал объяснить, с какой стати стал рассказывать историю своего детства, и заснул ближе к середине. Так что я знаю только то, что его зовут Тони и что у него было детство.
– Может, тебе повезло?
– Наверное. А знаешь, он симпатичный.
– Ага. Мне он тоже понравился. Правда, помню я его смутно. Он вроде рыжий?
– Иди ты к черту, – засмеялась Машка, и мы простились.
Убедившись, что холодильник пуст, я отправилась завтракать в ближайшее кафе. Нормальные люди к этому моменту уже обедали, и я, влившись в толпу трудящихся, взяла себе полноценный обед. И тут же заскучала, потому что вспомнила: сегодня понедельник, значит, как ни крути, а завтра вторник, следовательно, Ник спросит меня, где я теперь прикладываю свои умения, знания и опыт.
– Красивая девушка ищет работу без намека на оную, – грустно процитировала я.
Надо срочно что-нибудь придумать. Мои симпатии разделились между дворниками и смотрителями в музее. В пользу дворников – свежий воздух, в пользу смотрителей – хроническая спячка, которую я предпочла назвать медитацией. Я размышляла, к кому примкнуть, пока на ум не пришел Виссарион. И я устремилась в «Бабочку», лелея в душе надежду. Бар был еще закрыт, но, постучав в стеклянную дверь, я вскоре увидела Виссариона. Он не спеша подошел, открыл дверь и сказал:
– Дождя нет. – Точно я пришла за тем, чтобы узнать это. – Прекрасно выглядишь, – продолжил он, наливая мне чай.
– А ты меня хорошо видишь? – усомнилась я.
– Женщина обязана прекрасно выглядеть, проведя ночь с возлюбленным.
– А-а… тогда, конечно. Откуда пришла благая весть?
– Девки, – пожал он плечами, – сказали, приличный парень, сразу видно, у вас любовь. И ушел он в восемь утра. О чем-то это говорит?
– О том, что ему на работу к девяти, – подсказала я.
– Я рад, что у тебя приличный парень. Твой Ник мне не нравится.
– А кому он нравится? – удивилась я.
– У него глаза дурные.
– Он сам дурной.
