– Ничего не получится, – вздохнула Машка. – Работы по горло. Буду обедать здесь. Извини, надо бежать.
Я видела, как она положила телефон на стол и снова вздохнула. Машка мне врала. И этому должна быть причина. Разумеется, я могла зайти в кафе и спросить, какого черта она дурака валяет, но не стала. Более того – поспешно нырнула в магазин напротив и оттуда принялась наблюдать за Машкой. Мне было стыдно. Я привыкла ей верить и теперь терялась в догадках, что у нее за секреты от меня. А вместе со стыдом, из-за того, что я подглядываю за Машкой, меня переполняла обида.
Минут через пять рядом с кафе затормозила машина, и сердце мое стремительно ухнуло вниз, потому что из машины появился Рогозин. Он вошел в кафе, я на некоторое время потеряла его из вида, затем увидела, как Машка поднялась из-за стола и исчезла в глубине зала. Хорошо хоть у мента хватило ума сесть за другой столик, чтобы не выставлять себя напоказ. Что ему нужно от Машки, мне более-менее ясно. Но он лишь зря теряет время, ей мало что известно. Хотя как взглянуть, о делах своего шефа она знает предостаточно, а когда есть за что зацепиться…
Пожалуй, мне стоит помочь Машке и заглянуть в кафе. Но кое-что удерживало меня на месте: она не сообщила мне о встрече. Почему? Если бы была напугана или обеспокоена, непременно бы позвонила. А она ничего не стала говорить.
Беседовали они долго. Все это время я исходила беспокойством, то собираясь идти в кафе, то вдруг замирая на первом шаге. Наконец я снова увидела Рогозина. Он сел в машину и уехал, а через пять минут из кафе вышла Машка. Посмотрела на небо, которое ради разнообразия голубело почти по-летнему, и вдруг улыбнулась. Разумеется, улыбка относилась к погоде, но все равно было странно видеть на Машкином лице улыбку после встречи с Рогозиным. Я решила, что это хороший знак, значит, разговор ее не напугал.
Машка медленно шла по улице, опустив голову, и я двинулась вслед за ней. Меня подмывало ее окликнуть, но было стыдно сознаться, что я подглядывала, и не хотелось ставить ее в неловкое положение: ведь она мне соврала. Машка шла к парку, все замедляя шаги, вертела в руках сумку и почему-то очень походила на девочку после первого свидания – тогда мир вокруг кажется немного странным, вроде бы привычным и вместе с тем неожиданным.
Я все-таки не выдержала и окликнула ее. Машка обернулась. Я стояла в нескольких метрах от нее и не знала, что сказать, даже шаг ей навстречу дался нелегко. Она смотрела без удивления, скорее с грустью.
– Идем в парк, – позвала тихо. Мы пошли рядом, не касаясь друг друга.
– Я видела Рогозина, – сказала я, немного понаблюдав за ней. Она кивнула.
– Да. Он мне позвонил и предложил встретиться.
– Ты вполне могла послать его к черту.
– Я знаю. – Машка вздохнула и внимательно посмотрела на меня. – Я хочу ему помочь.
– В каком смысле? – Вопрос был излишний. Я уже поняла, что она имеет в виду, и все-таки отказывалась верить.
– Он мечтает отправить всю эту сволочь в тюрьму, а я хочу ему помочь.
– Здорово, – кивнула я. – Рогозин намерен посадить их… А он не сказал, где ты сама в этом случае окажешься? Ему на тебя наплевать, у него есть цель, и он любым способом…
– Вот я все думала, думала… – тихо заговорила Машка, и я сразу замолчала. – Дурацкая у меня жизнь. Родители алкаши… да бог с ними… Всегда я чего-то боялась: что мамка по пьянке дом сожжет, что кто-то узнает, где я живу, что-то я не то говорю… Нескладная жизнь получилась. Зэчка и наркоманка, вот я кто. Но иногда один поступок перевешивает всю никчемную жизнь. И люди помнят не то, как человек жил до этого момента, а то, что он сделал.
– Ждешь, что тебе памятник поставят? – усмехнулась я. – Не дождешься. Жанна д’Арк погибла при большом скоплении народа. На миру и смерть красна, допустим. Но нас придушат втихаря и без свидетелей. И никто о твоем подвиге не узнает. Пойдем червей кормить, вот и все.
– Я буду знать, – усмехнулась Машка. – Я.
– Не думай, пожалуйста, что такие мысли не приходили в голову и мне, – быстро заговорила я. – Только все это ерунда. За минуту дурацкого геройства придется расплачиваться. – Я была очень напугана, потому что уже поняла: нужных слов, чтобы Машку переубедить, не найду.
– Я скажу тебе одну вещь, – пряча взгляд, вздохнула Машка. – Не обижайся, ладно? Я не хотела говорить, но… Ведь Ник не меня, он тебя сломал. Ты стала думать, как он, иногда даже говоришь его словами. Ты ни во что не веришь, и тебе никто не нужен.
– Ты просто хочешь меня обидеть, – нахмурилась я. – Ты знаешь, что я права.
– Конечно, ты права. Все так и есть. С волками жить – по-волчьи выть. Только я не хочу по- волчьи.
– Ты не понимаешь, о чем говоришь. Рогозин заморочил тебе голову, но башкой придется рисковать не ему, а тебе.
– Беда в том, что я мало знаю, – вздохнула Машка. – Я очень-очень хочу помочь, но мало что могу.
– Я не позволю тебе сделать глупость! – не сдержалась я.
– Глупость? – Она вдруг очень внимательно посмотрела на меня, точно пыталась увидеть нечто в самой глубине моего естества. – Ты же им всегда восхищалась…
– Кем? – не поняла я.
– Че Геварой. Разве это не глупость – шастать по болотам в чужой стране? По-твоему, он был глупец? Помнишь, ты мне рассказывала: они встретились с Фиделем, всю ночь сидели на кухне и говорили о революции, а утром решили освобождать Кубу. Че было двадцать семь. Немногим больше, чем нам. Он верил, и у него все получилось. Раньше ты так заразительно смеялась. Мне тогда казалось, что нет ничего такого, чего бы ты не смогла. А как шикарно ты произносила «амигос»… – Она взяла меня за руку. – Давай попробуем. А если не получится, всегда есть выход: просто перестрелять всю эту сволочь. И, умирая, знать, что свою жизнь прожили не зря.
