– Мне родители должны звонить в девять вечера, у нас уже одиннадцать будет. После девяти тариф другой, потому и звонят поздно.
Мое объяснение вкупе с честным курносым лицом и взглядом голубых глаз, которые никогда не лгут, произвели самое благоприятное впечатление.
– Хорошо, – кивнул он и добавил: – Я вам позвоню.
– Вот уж счастье привалило, – ворчала Ленка. – Что будем делать?
– Не знаю. Лишь бы с проверкой не притащился, а там что-нибудь придумаем.
– Может, еще повезет, – вздохнула Ленка. – Авось запьет как раз сегодня. И по срокам уже пора, и с утра родину ругал, мол, никакой государственной программы по подготовке к отопительному сезону.
– Обнадеживающий признак, – кивнула я.
– На всякий случай надо усыпить его бдительность.
Ленка пошла включать музыку, а я вздохнула, уже догадываясь, что меня ожидает. Так и есть, Петр Ильич, концерт для фортепиано с оркестром.
Из сладкой дремы меня вывел скрип двери – дядя Юра робко заглянул в комнату, я только-только успела сделать счастливое лицо.
– Может, дыньки покушаете? Или чаю? – шепотом спросил он.
– Спасибо, папа, не хочется, – ответила Ленка.
– Все, все, не мешаю, – залопотал он и закрыл дверь.
– Золотой у тебя папуля, – восхитилась я. – Моего на такую фигню не купишь.
В половине девятого мы отправились ко мне, держа под мышкой «Божественную комедию». Дядя Юра сам книг не читал, но очень уважал читающую публику, и Данте в суперобложке вызывал у него самые теплые чувства. В половине одиннадцатого он все-таки позвонил, и Ленка недовольно ответила:
– Папа, я уже сплю.
Так что можно было быть уверенными, что завтра он звонить не рискнет.
Ночь перед ограблением прошла без сна. Мы с Ленкой лежали рядом и по большей части молчали. Воображение рисовало самые немыслимые картины: то пачки долларов ровными рядами по всему столу, то мрачный подвал (именно так представлялась мне тюрьма).
– Ой, какие же мы дуры… – запричитала Ленка.
– Уймись! – шикнула я. – Мы же еще ничего не сделали.
Следующий день, роковая среда, был самым долгим днем в моей жизни. Из рук все валилось, взгляд без конца возвращался к стрелкам часов, а те замерли, как приклеенные. Ленка бестолково сновала рядом и более обыкновенного действовала на нервы.
– Катька, – позвала она, – чует мое сердце…
Но я тут же пресекла чужие откровения:
– И мое чует.
– Да? И что?
– В каком смысле?
– Что оно такого чует?
– Деньги. Несметное количество.
– Да? – Ленка вроде бы не поверила. – И мне сегодня деньги снились, – задумчиво добавила она. – Крупными купюрами. К чему такое?
– Деньги к деньгам, – пожала я плечами.
– А соседка говорила, что к деньгам крысы снятся.
– Вот уж глупость. Крысы ни к чему хорошему сниться не могут. И не тревожь меня.
– Неужели мы туда пойдем? – все-таки заныла подружка.
Я надела наушники, решив, что сетования Земфиры мне больше по душе, чем Ленкины. Ленка в отместку стала слушать Верди. Миланские звезды все-таки переорали нашу Земфиру, разумеется, потому что голосили дуэтом. Наушники пришлось снять, и я сказала:
– Не хочешь – не пойдем. Позвоним Наташке и скажем, что ты дрейфишь.
– А ты нет? – ехидно осведомилась Ленка.
– Я тоже боюсь, но все-таки держу себя в руках.
– Потому что ты ненормальная.
– Ну и ладно, – отмахнулась я.
На душе было неспокойно, и дело не только в страхе, моем и Ленкином. Я-то прекрасно понимала, что выбора у меня нет. То есть он, конечно, есть, но итог в любом случае неутешительный. Если я откажусь, то потом наверняка буду жалеть об этом. Вот оно приключение, и что? Я бегу от него в большой панике, следовательно, жизнь моя пойдет по накатанной колее сплошными серыми буднями, а соглашусь… как бы мне сегодняшняя серость розовой мечтой не показалась.
– Как думаешь, нам повезет? – вздохнула Ленка.
