киоска с сигаретами. Наконец, телефон был найден, и я набрала номер Алины.
– Слушаю, – ответила она.
– Алина, это Аня, тут… – начала было я, но внезапно внимание мое привлек странный стук, словно бабочка билась в стекло. – Подожди минуточку, – бросила я в трубку и повернулась на звук.
В стекло билась не бабочка. В окно подъехавшего фургона изнутри изо всех сил стучала кулачками бледная, испуганная, горько плачущая Инга.
– Господи, Кузнечик! – вскрикнула я и, отбросив кричащий голосом Алины телефон и сумку, но почему-то прижав к груди бобра Германа, кинулась к фургону.
Я судорожно дергала одной рукой дверцу, изнутри билась рыдающая малышка и, захлебываясь, твердила:
– Улечка, миленькая, не уходи, не бросай меня!
– Нет, солнышко, никогда, потерпи минуточку. – Я наклонилась, чтобы поднять валявшийся обломок кирпича: сейчас разобью к чертовой матери стекло и вытащу Кузнечика.
Когда я разогнулась, передо мной стоял ухмыляющийся шофер фургона.
– Ну что, рыбка, клюнула? – удовлетворенно хмыкнул он и прижал к моему лицу какую-то мерзко воняющую тряпку. Свою портянку, извращенец чертов?..
Сознание меркло, последнее, что я увидела, была появившаяся из-за угла Шурочка с двумя пакетами, набитыми, очевидно, разнообразной снедью.
«Все хотят меня уморить, но получилось у этого парня», – вяло подумала я и отключилась.
ЧАСТЬ 2
ГЛАВА 14
Мысли с грохотом ворочались в голове. Если честно, от них хотелось избавиться вообще, ну их к черту, мысли эти. Мешают, бередят, заставляют хотеть чего-то. А кстати – чего?
Алексей лениво приоткрыл глаза. Так, похоже, скоро завтрак. «Это хорошо, – оживился желудок, – вот это как раз и есть главное в твоей жизни – хорошо покушать». Алексей радостно заулыбался и, поднявшись с кровати, пополз в ванную. Из зеркала на него смотрела сияющая счастливой улыбкой кретина физиономия. «А это что за урод? – слегка удивился Майоров. – Какой-то мятый, побитый молью мужичонка. Ишь, глазки мутненькие, тупенькие, щетинка неопрятная, улыбка очаровательная – дебил просто. Сейчас, видать, слюни пустит от полноты чувств. Стоп, так ведь это же я!» – открытие, прорвавшееся с боем откуда-то изнутри, сработало, словно выстрел в горах, вызвав лавину. Тонны холодного, обжигающего снега пронеслись в голове, кроша и ломая заросший паутиной мертвый лес, где давно выгорели эмоции, чувства, желания. Было больно, так больно, что Алексей упал на колени возле умывальника и обхватил руками голову. Казалось, ледяной смерч сейчас разнесет его на куски.
Но когда через десять минут Майоров смог открыть глаза, оказалось, что глаза по-прежнему находятся в голове, голова на плечах, руки вроде на месте, ноги, да и все остальное, в целости и сохранности. Только вот слабость жуткая. Что это было? Черт, хреново как. Ухватившись руками за умывальник, Алексей с трудом поднялся. Теперь на свое отражение он смотрел с ужасом. Господи, что за истоптанный ботинок? В голове звенело, но звон уже не причинял боли, это, скорее, было похоже на ясное зимнее утро, когда прихваченные ночным морозом деревья чуть слышно позванивают. Вернулась четкость мышления, словно морозный узор на стекле, проступили воспоминания, снежинками на ладони заискрились чувства.
Но зимняя сказка продолжалась недолго. Не такие они ребята, его чувства и воспоминания, чтобы долго сохранять изысканную сдержанность. Буквально через пять минут, вопя и размахивая сосульками, эта возбужденная толпа атаковала Майорова: «Ты должен бежать отсюда!», «Тебя чем-то травят!», «Что с Кузнечиком?», «Почему не звонит хомяк?», «Надо найти Виктора!», «Надо…». «Молчать! – мысленно гаркнул Алексей. – Сам разберусь, брысь по местам! Буду вызывать по мере надобности!»
Держась рукой за стенку, он с трудом вышел из ванной комнаты и побрел к кровати. Ноги были ватные, идти нормально не желали, волочились, цепляясь одна за другую. Тихо матерясь сквозь зубы, Майоров все же дотянул себя до кровати и швырнул отвратительно слабое тело на койку.
Так, теперь надо постараться навести порядок в голове.
Все, что происходило до того злополучного дня, когда Алексею позвонили якобы с поста ГАИ и сообщили об аварии, он помнил прекрасно. И ужас, встряхнувший его тогда и напрочь отбивший способность мыслить спокойно, Майоров ощущал до сих пор. Но вот события, последовавшие за уколом, стали какими-то мутно- серыми. Правда, сообщение о похищении Инги больно укололо сердце, и Алексей даже потерял сознание, но потом эмоции поутихли, все стало скучным и неинтересным. Хотелось одного – есть и спать. И чтобы все оставили его в покое. Даже телефонные звонки Анны стали напрягать Майорова, ибо вырывали его из такого сладкого и уютного забытья. В последние дни Алексей свел общение со всеми до минимума. Визиты генерала Левандовского были неизбежны, приходилось выслушивать его рассказы и делать вид, что они ему интересны. На самом деле Майорову было абсолютно безразлично – что там пишут в газетах, в чем его обвиняют, что с ним будет дальше. Алексея больше волновало, что сегодня на ужин. Три раза в день заходила медсестра, давала какие-то лекарства. Но, слава богу, ни о чем с ним не беседовала, молча делала свое дело и уходила. Пару раз заглядывал его администратор, Виктор, но с ним Алексею вообще не о чем было разговаривать, а слушать ерунду о каких-то кознях Жанны Кармановой не хотелось. Подумаешь, воплощение мирового зла! Да плевать ему на эту Жанну, ему бы курочку жареную на обед, а все остальное – гори оно синим пламенем!
Алексей мучительно поморщился. Похоже, он стал овощем, ведущим увлекательнейшую растительную жизнь. Понятно, что в этом виноваты лекарства, которые он глотал три раза в день. Но зачем? Он в клинике, находящейся в ведомстве генерала Левандовского. Зачем же его накачивают какой-то гадостью? Чтобы не убежал? Или это месть генерала за внучку? Неужели Сергей Львович поверил, что Алексей причастен к тем мерзостям, в которых его обвиняют? Что-то генерал говорил о новых фотографиях в газетах, но что конкретно, Майоров вспомнить не мог, он практически не слушал тогда Левандовского, неинтересно было.
И все же почему сегодня утром Алексей вдруг очнулся? Вчера он, как обычно, принял лекарство три раза, те же розовые капсулы, по две штуки. Интересно, конечно, но главное – результат. Кстати, а ведь хомяк не звонил уже три дня. Обиделась, наверное. И правильно, между прочим, обиделась. Вспомнив, как он разговаривал последний раз с Анной, Алексей с досадой грохнул кулаком в стену. Так, погорячился с определением. «Грохнул» тут не подходит, скорее, слабо тюкнул. И что же теперь делать со всем этим добром – толпой вернувшихся эмоций и слабым телом? Ладно, будем решать задачи по мере поступления, а сейчас надо позвонить хомяку. Так, где телефон?
Телефона на прикроватной тумбочке не оказалось. Алексей заглянул под кровать – пусто. Странно. Надо будет у медсестры спросить. А вот, похоже, и она.
Но в палату вошел Виктор. Он молчал и внимательно смотрел на Алексея.
– Слушай, ты еще подойди и подергай меня за нос, – не выдержал Майоров. – Да, физиономия та еще, но, к сожалению, это не маска. Свое, родное.
– Ну слава богу! – Виктор улыбнулся. – Сработало!
– Что сработало?
– Ты по-прежнему удачно изображаешь гнилую тыкву?
– Я, конечно, ослабел здорово, – засопел Алексей, приподнимаясь, – но поставить на место зарвавшегося подчиненного еще могу. Эй, медсестра, розги в студию!
– Вот как раз медсестру звать не надо, – улыбаться Виктор перестал. – Во второй раз фокус с лекарством у меня вряд ли получится.
– А я-то лежу, гадаю, почему вдруг меня сегодня так плющит, – откинулся опять на подушки Майоров.
– Что, плохо?
– Не то слово! Думал, концы отдам, но ничего, очухался. А сейчас постарайся кратенько обрисовать мне ситуацию.
– Боюсь, кратенько не получится, – Виктор посмотрел на часы. – Сейчас медсестра придет с лекарством, не вздумай его проглотить, но и не сопротивляйся, чтобы она ничего не заподозрила. Ты лучше…
– Не учите меня жить! – махнул рукой Алексей. – Лучше помогите материально.
Виктор не успел ответить, как дверь открылась и вошла медсестра с подносом, на котором стоял стакан
