– Они касались нацистских преступников, их деятельности на территории нашей страны, разграбления музеев, похищения различных ценностей. Если честно, не так часто он ко мне обращался, так что моя помощь была незначительной. Однажды принес письма. Вот это было интересно. Он купил их на блошином рынке, чего там только не продают… Целая пачка писем, такие трогательные. Ваш папа сам сделал перевод, но потом принес их мне. Ему все казалось, что он что-то упустил. Кстати, перевод был вполне приличный. Мы потом разбирали буквально каждое слово. Знаете, у меня было чувство, что мы пытаемся разгадать какую-то тайну. Впрочем, так оно и было. Тайна чьей-то любви. Я все пыталась вообразить, что с ними случилось потом, как эти письма попали в Россию…
– А что конкретно было в этих письмах? – облизнув губы, спросила я.
– Ну… ничего особенного. Мужчина писал их любимой девушке, рассказывал о своей жизни, учебе, о своем настроении…
– Вы вернули их папе?
– Конечно, – удивилась она. – Я работала с ксерокопиями, так удобнее.
– У вас случайно не осталось переводов, которые вы для него делали?
– Можно посмотреть. Идемте.
Мы прошли в соседнюю комнату, что-то вроде учительской. Ольга Сергеевна долго просматривала бумаги в столе, пока не нашла папку.
– Вот ксерокопии двух писем. К сожалению, больше ничего нет.
– Сколько было всего писем?
– Штук двадцать, наверное. Вы сможете их прочитать? Если хотите, я переведу.
– Спасибо, я справлюсь. – Я взяла ксерокопии в папке-файле и сунула их в сумку.
– Где его похоронили? – спросила она. – Я бы хотела навестить могилу.
Я объяснила, как ее найти, и поспешно простилась. Выйдя из дома, нашла ближайшую скамейку и достала папку.
«Здравствуй, моя маленькая принцесса. Сегодня читал твое письмо и вспоминал наш сад, старую липу и качели. Помнишь, как ты упала, а я страшно перепугался, так перепугался, что даже заревел. Стоял и ревел, как дурак, пока ты не засмеялась, сидя на земле, а потом дразнила меня плаксой. Как там наши качели? Впрочем, на зиму их, наверное, сняли. Ты катаешься на коньках? Наверное, катаешься. Здесь у меня на это нет времени. В моей комнате сгущаются сумерки, я пишу письмо и думаю о тебе. Мечтаю, как мы будем гулять в нашем саду. Ты качаешься на качелях, и твой белый шарфик треплет ветер, ты смотришь на меня и смеешься… Я вижу это так ясно, точно ты и вправду сидишь напротив, моя фея, и чувствую, что мне хочется плакать, как в детстве, оттого, что ты так далеко от меня. Ты просишь рассказать о моей жизни здесь. Поверь, в ней нет ничего интересного. Учеба, прогулки по городу и ожидание весны. Впрочем, учиться мне нравится. Но все мои мысли дома, рядом с тобой. Я везде ношу твою фотографию и, когда мне грустно, подолгу смотрю на нее. Ты настоящая красавица. Не морщи свой хорошенький носик. Жаль, что не удалось приехать на Рождество, я так на это рассчитывал. Но ничего, скоро весна, а там и лето, мы опять будем вместе. Ты и я.
Рядом с моим домом отличная художественная галерея, я иногда хожу туда, чтобы немного порисовать. Выбираю портрет какой-нибудь красавицы и копирую его, но знаешь, что забавно – в конце концов все мои красавицы получаются похожими, у них всегда твое лицо. Я не могу не думать о тебе каждую минуту, каждую секунду. Мне кажется, я не смогу вздохнуть, если не произнесу твоего имени. Ты пишешь, что очень скучаешь. Я тоже, мой ангел, но я не хочу, чтобы ты плакала, и не хочу, чтобы ты забывала меня хоть на секунду. Я сам не знаю, чего хочу. То есть знаю, конечно: поскорее оказаться рядом с тобой, видеть тебя, слышать твой голос. Пиши мне почаще, я так жду твоих писем. С любовью, твой Ральф».
Я замерла, держа ксерокопию письма в руке и глядя на деревья напротив. На мгновение мне показалось, что это письмо адресовано мне, и сердце болезненно сжалось. Я с каким-то странным отчаянием поняла – от того, кто написал это письмо, меня отделяют долгие-долгие годы, как будто оно дошло до адресата через целый век и ничего поправить и изменить нельзя. Ни броситься на помощь, ни просто написать ответ.
Я сглотнула ком в горле и начала читать второе письмо.
«Здравствуй, моя принцесса. У нас уже весна, солнце такое яркое, что с улицы уходить не хочется. Вчера я целый час сидел в сквере на скамейке, щурясь на солнце, словно наш кот. Помнишь его? Старый и все такой же толстый, наверное, он уже ленится выходить на улицу и целыми днями спит на подоконнике. Передавай ему привет от меня. Качели в саду повесили? А на лужайке, должно быть, расцвели нарциссы. Конец марта, я так люблю этот месяц, потому что он напоминает мне о тебе. Я слышу твое имя в птичьем пении, вот пичуга пролетела и прокричала его, и даже в грохоте трамвая я слышу его и повторяю как молитву. Ты пишешь, что подстригла волосы. Мне очень нравились твои смешные косички, и теперь трудно представить твой новый облик, но ты, конечно, с любой прической настоящая красавица. Пришли мне свою фотографию. Та, что ты мне подарила, совсем истрепалась, потому что я везде таскаю ее с собой, пришлось ее подклеивать, теперь она стоит в рамке на моем столе, и когда я ухожу из дома, у меня такое чувство, что я оставляю там свое сердце. Пройдет совсем немного времени, и мы снова будем вместе, ты и я. С любовью, твой Ральф».
Я убрала письма в сумку и медленно побрела по аллее. Имя Ральф не такое уж редкое. Вовсе не обязательно, что это тот самый Ральф Вернер, о котором рассказал друг Уманского. Но отец, кажется, был уверен в том, что это одно и то же лицо. Может, в других письмах упоминалась его фамилия? Но, главное, конечно, кому были адресованы письма? Анне Штайн? Они познакомились в Германии. Упоминание о художественной галерее вроде бы делало догадку вполне реальной, но все остальное этому противоречило. Он пишет о саде и о том, как плакал, когда его подружка упала с качелей. Вне всякого сомнения, речь идет о детстве. Трудно представить, что молодой человек разрыдался… хотя как знать. Тогда времена были другие. На письмах нет даты, невозможно понять, кто и когда их написал. До войны, после? Никаких упоминаний известных событий, по которым можно было бы определить время. К тому же сам тон писем немного смущал, они скорее были адресованы очень юной особе, возлюбленной-девочке. Анна уехала учиться живописи в Германию, так что была уже вполне взрослой девушкой. Хотя многие мужчины любят обращаться с женщинами так, точно они несмышленые дети. И «маленькая» может быть дамой за тридцать. Только не в этом случае. Эти двое, безусловно, знали друг друга с детства. И моя бабка, хранившая эти письма, никакого отношения к исчезнувшей Анне Штайн не имеет. Что же заставило ее их хранить? Неужели они были адресованы ей? Но тогда получается, что она действительно жила под другим именем. Кто мог писать эти письма деревенской девчонке, да еще на немецком? Скорее я поверю, что отец в самом деле купил их на блошином рынке, ведь именно это он сказал Ольге Сергеевне. Тогда зачем он соврал Уманскому? Кому-то из этих двоих он соврал, и тому должна быть причина. Он просил Ольгу Сергеевну
