надоедало ее рассказывать. Вот и сейчас он, задумчиво помешивая чай в голубой фарфоровой чашке серебряной ложечкой, погрузился в воспоминания. Это был верный признак того, что история будет нам рассказана. Мы замерли в ожидании, затаив дыхание и стараясь помешивать свой чай как можно более деликатно, дабы неуместным звяканьем не потревожить дум славного часоходца.
— Да, — сказал Петр Тимофеевич, оторвавшись наконец от созерцания пережитого и испытанного, — в- жизни всегда есть место подвигу, но в том, что именно я совершил его, несомненная заслуга прежде всего семьи и дружного коллектива школы, в которой я тогда учился. Это было за год до моего поступления в наше ПТУ № 13.
Заочно с Филькой я был знаком уже давно. Стереоплакаты с его портретом, призывающие задержать опасного темпорального браконьера, висели тогда на стенах каждой станции хроноскопии и хрономоции. Кроме того, на занятия нашего кружка юных историков-хрономотов как-то приходил сотрудник Дозора Времени и читал лекцию о случаях темпорального браконьерства, то есть несанкционированных и незаконных экспедициях в прошлое, приводящих к тому, что многие регионы в прошлом оказывались «засвеченными» и недоступными для исследований учеными-профессионалами.
Филимону Куперу в этой лекции было уделено особое внимание. Рассказывалось, что еще в детстве он поражал воспитателей и учителей своими явно выраженными атавистическими наклонностями. В детском саду он обижал слабых и отбирал игрушки у младших. В школе он шалил и учился на двойки Он не участвовал в сборе электронного лома и никогда не уступал старушкам место в трансконтинентальном гравибусе. К сожалению, тогда никто не заподозрил, что это не простой случай проявления атавистических инстинктов, а тяжелая форма хромосомной шизохронии, при которой в психике доминантными становятся черты, присущие нашим далеким предкам. Поэтому к Фильке применяли стандартные воспитательные меры, которые он с годами научился обходить или игнорировать.
Однако когда Филимону, по два года сидевшему в каждом классе, пришло время получать аттестат зрелости, он, казалось, притих и взялся за ум. К радости воспитателей, он стал проявлять интерес к полезным занятиям. Он заинтересовался историей и спортом. — записался в кружок историков-хрономотов и в секцию старинных видов спорта по разделам пулевой стрельбы и каратэ. Он забросил хулиганство и даже стал лучше учиться. Семья и школа не могли нарадоваться, глядя на такое перерождение, но, увы, оно оказалось мнимым. Когда Филька решил, что он достаточно освоил борьбу каратэ, стрельбу из старинных видов оружия и приемы практического вождения во времени, он, так и не получив аттестата, похитил хронокар и отбыл в прошлое, оставив записку, написанную в дерзких тонах и грубых выражениях. Смысл ее сводился к тому, что он решил навсегда перебраться во времена, в которых найдется лучшее применение его талантам и где оценят его способности. А без приличий он и так проживет.
Конечно же, на поиски преступника брошены были все свободные силы Дозора Времени, но Филька не зря посещал наш кружок. Он знал, что прочесывать все эпохи в поисках одного человека — все равно что иголку в стоге сена искать без магнита, только еще безнадежнее.
Одно время была надежда, что Филька по глупости попытается изменить ход истории и тогда его вышвырнет в настоящее время Но Филимон Купер был хитрее, чем о нем думали. Он никогда подолгу не задерживался в одном времени и умело избегал закрытых для посещения зон существенных узлов-событий. В открытых же зонах он добывал информацию о разного рода нераскрытых преступлениях, совершал их сам (не нарушая таким образом хода истории), а вырученные деньги прожигал в самых грязных притонах с самыми сомнительными компаниями
Как известно, ученые-историки и вообще посторонние — люди редкие гости в притонах и трущобах, поэтому большинство таких мест открыто для посещения путешественниками во времени. Беда была в том, что Филька все эти области пространства-времени «засвечивал» и превращал в закрытые. Таким, например, образом он лишил историков возможности изучить некоторые существенные периоды жизни Франсуа Виньона. Понятно было, почему Дозор Времени всеми силами стремился обезвредить Филимона и вернуть его в свое время…
Туристы во времени иногда натыкались на Фильку при дворе императора Калигулы, в средневековом чреве Парижа или в лондонском Сохо XX века, но задержать его не решались — Филимон вымахал к тому времени в детину двухметрового роста, был до зубов вооружен и все время совершенствовал технику каратэ и кун-фу. И вот с этим-то порочным, влекомым пагубными страстями типом и свел меня случай летом 1970 года в чикагских трущобах, где я сделал временную остановку на пути в XIX век. Я собирал материал для диссертации о знаменитом чикагском пожаре, в которой пытался обосновать, что город был подожжен ядром кометы.
В XX веке я решил сделать корректирующую остановку и вышел во временной поток во внутреннем дворике какого-то 30-этажного отеля. Я так и не узнал ни его названия, ни адреса. Дворик был завален ящиками от кока-колы, у стены под навесом громоздились картонные коробки из-под пищевых продуктов. С двух сторон до самого неба поднимались слепые, без окон стены с наружными пожарными лестницами и двумя ржавыми галереями на уровне второго и третьего этажей. С двух других сторон дворик ограничивался каменным забором. За ним высились какие-то закопченые корпуса, дымились высокие трубы, что-то грохотало и лязгало, доносились свистки маневровых тепловозов. А здесь, в покрытом раскаленным гудроном маленьком дворике, не было никого, только в дальнем углу, за штабелем пластиковых ящиков, стоял хронокар с откинутым кожухом темпорального пропеллератора, и Филька Купревич уныло ковырялся в его внутренностях.
Я сразу узнал его. Все было как на голограмме с розыскного плаката — маленькие, свирепые глазки, густые брови под низким покатым лбом, тяжелая челюсть боксера, волосатая грудь и волосатые, как у гориллы, руки. На нем были грязные шорты и засаленная тенниска. На переднем сиденье хронокара валялись два пистолета разных систем и коробка с патронами.
Филька сразу же заметил меня, как только мой хроноцикл вынырнул во временной срез. Ну и реакция у него была!
Не успел я глазом моргнуть, а оба пистолета были уже направлены прямо на меня. Наверно, он принял меня за сотрудника Дозора Времени, но, приглядевшись, успокоился и опустил стволы книзу.
— Тебе чего, шкет? — спросил он грубым голосом.
— Здравствуйте, дядя Филимон, — ответил я вежливо, не снимая руки с рычага управления.
— Ишь ты, так твою распротак, вежливый сопляк…
Филька смачно сплюнул. Потом оглянулся на свой разобранный хронокар, посмотрел на мой хроноцикл, и некая мысль стала заползать в его голову.
— У вас авария, дядя Филимон? — спросил я.
— А ты что — помочь хочешь? Правильно, пионеры должны помогать старшим. Давай, пацан, вылазь, помоги дяде…
Он криво ухмылялся, пытаясь выглядеть добродушным.
Я не снимал руки с рычага управления. Мы посмотрели друг другу в глаза. Все было ясно.
Он сломал свой хронокар и починить его, во всяком случае быстро, не мог, поскольку в школе на уроках темпоральной физики, вместо того, чтобы слушать учителя, читал старинные детективы. Оставаться в одном времени ему нельзя: это место в ходе общего движения во времени могло с минуты на минуту превратиться в область существенного узла-события, и тогда Филимона вышвырнет в будущее — в его собственное время. Чего ему, конечно, не хотелось. Ясное дело, он решил завладеть моим хроноциклом. Но он понимал, что не сможет ничего сделать, пока я держу руку на рычаге управления. Легкое движение — и я исчезну из этого времени, оставив его ни с чем. Если честно, то мне больше всего хотелось так и сделать. Но я понимал, в чем состоит мой долг.
— А сами-то вы, дядя Филимон, что же? Не получается?
Он мрачно сверкнул глазами.
— Времени нет. Мне бы где отсидеться… — Он почесал затылок стволом своего «кольта». — Да ты чего за рычаг-то уцепился, пацан? Вылазь, не боись…
Он сделал два шага к моему хроноциклу.
— Вы, — сказал я, — дядя Филимон, стойте на месте, а то я сейчас же улечу отсюда.
— Мандражируешь, щенок, — сказал он, останавливаясь. — Не веришь. Ну так катись тогда отседа! Чего застрял?
— А я, дядя Филя, может, помочь вам хочу.
