– А в твоем хмыре есть?
– Вот видишь, ты даже мысли допустить не можешь, что такого, как он, любить можно, вот так и я: не могу представить, что ты и я вместе. Бред.
– Ясно. – Павел замолчал, и было заметно, что злится. Где он блуждал в своих мыслях, кто знает, поднял голову, спросил: – Скажи честно, Серега тебя любил?
Теперь, когда партия сыграна, я вполне могла сказать правду, но… в общем, Павел прав, совсем чужим он не был, и было мне его по-человечески жаль. Потому я головой покачала и ответила:
– Нет. Конечно, нет. Я совсем не знала твоего брата. И вот еще что, Павел. В сентябре Константин Осипович вернется, и мы… мы уже давно решили… ему непонятно будет, если ты вдруг… Я прошу, не порти мне жизнь, не приезжай.
– Не волнуйся, – сказал Павел, из-за стола поднимаясь. – Мешать не стану. Гордость имею.
– Спасибо, – тихо сказала я.
В дверях он обернулся.
– Будешь у тетки, позвони, чтоб знать, что жива.
– А чего со мной сделается? Вот вы уедете, и жизнь моя пойдет по-старому.
– Позвонишь?
– Конечно, нет. Зачем? Ты глазами не сверкай. Подумай. Позвоню, и ты приедешь, и мы по Москве покатаемся, и ты спросишь: «Как дела», и я отвечу: «Хорошо», и замолчим, и будем придумывать, что бы еще сказать. И ждать, когда ж наконец можно проститься. А потом тоскливо и горько будет, и подумаем: лучше бы не встречаться.
Он стоял, сунув руки в карманы брюк, смотрел на меня, и в глазах его была тоска.
– Ты странная баба, Юлька, – наконец сказал он.
– Не знаю. Только прощаться мы с тобой будем навеки. И вот еще что: ты не сердись, ночевать я пойду к соседке. От греха.
Утром я встала очень рано и пирогами занялась, так что, когда мужики проснулись и в кухню вышли, они, румяные, пышные, на столе стояли.
– Вот, посидим на дорожку, – сказала я.
Мы сели. Гиви два пирога съел, похвалил, может, конечно, из вежливости. Павел был хмурый и молчал. А Витек, тот всегда молчит. Тут Афганец явился, я его тоже за стол пригласила, он чай выпил, пирог съел и говорит:
– Большое спасибо, очень вкусно.
А у меня, видно, от волнения, с головой что-то стало, я и отвечаю:
– Пожалуйста, всегда рада. – Тут я себя дурой почувствовала и говорю: – То есть я не в том смысле, чтоб вы еще приходили, если честно, так мне уже все порядком надоели…
Афганец засмеялся и говорит:
– Я понял. Это просто формула вежливости.
– Да, вот именно, формула.
Где он таких слов нахватался?
Тут все встали и начали прощаться. Первым подошел Витек, пожал мне руку и сказал:
– Давай. Приятно было познакомиться.
Мы все малость ошалели, а он пошел как ни в чем не бывало.
– А Витек прав, – хохотнул Гиви, – давай, Юлька.
Я подумала и спросила:
– Если я чего тебе на память решу подарить, возьмешь?
– Возьму.
Я сняла медальон и ему на шею надела.
– Держи. Говорят, кто его носит, от пуль заговоренный. Только сам-то особо не лезь.
Гиви обнял меня, по спине рукой похлопал и сказал:
– Я там на книжках телефон оставил. Мало ли чего, жизнь штука чудная.
– Большое спасибо, – сказала я, и он ушел.
Павел ко мне подходить не стал, сразу к двери направился, но в дверях остановился и сказал Афганцу:
– Алексей, Юлька во всей этой истории сбоку припекa. Не хочу, чтобы у нее неприятности были.
– Кому она нужна? – пожал плечами Афганец.
Павел нахмурился.
– Ты не понял. Я прошу тебя… присмотри, мало ли, если что – помоги, за мной не пропадет.
– Может, мне на ней жениться? – усмехнулся Афганец.
