жизни, как это могло бы показаться. Виктор человек не робкого десятка, терпеть не мог, когда на него давили, и был способен постоять за себя. Но если моя догадка верна... тогда ему просто не оставили выбора...
Музей оказался совсем маленьким. В шести комнатах бродили человек десять посетителей, в основном дети. В последней, шестой комнате с табличкой «Известные маньяки» из полумрака выступали несколько фигур. Ближайшая, с красивым мужским лицом, с бородкой клинышком, одета в камзол, расшитый золотом. Табличка в ногах гласила «Синяя Борода».
– Синяя Борода, – вместе со мной прочитав надпись, удивился Феликс. – Это ж сказки.
– Его прототипом был Жиль де Ре, – блеснула я познаниями.
– Что за тип?
– Маршал Франции, сподвижник Жанны д’Арк. Ты ее не знаешь.
– Какая жалость. А за что чувака в маньяки?
– Его обвинили в многочисленных убийствах детей.
– Детей? А я-то думал, он специализировался исключительно на женах, не в меру любопытных. Грех вполне извинительный. У самого руки так и чешутся.
– Найди им какое-нибудь применение.
Вторым маньяком оказался Иван Грозный, с безумным лицом и всклокоченными волосами, у его ног лежал убиенный им сын. Композиция воспроизводила известную картину, но смотреть на царевича было неприятно из-за чрезмерной натуралистичности: кровь казалась настоящей. Но Джек Потрошитель в этом смысле его переплюнул. Из темноты выплывала фигура со злодейской физиономией, подсвеченной снизу лампами, вмонтированными в пол. В руках бритва со следами крови, у ног жертва, девушка в платье конца девятнадцатого века, шея залита кровью, а лицо... должно быть, художник изрядно потрудился, но лучше бы он этого не делал. Не будь я в музее, решила бы, что передо мной настоящая жертва – столько боли, ужаса и безнадежности было в ее лице.
– Сюда и детей пускают! – нахмурился Феликс.
– А что ты скажешь о художнике, который это создал? – спросила я.
– Скажу, что он сам маньяк.
– В кои-то веки наши мнения совпадают. Кстати, этот шедевр дело рук твоего соседа.
– И ты еще спрашиваешь, зачем мне пистолет.
В квартиру родителей мы попали уже ближе к вечеру. Заглянув во все комнаты, никаких перемен я не обнаружила, видимо, гости более не появлялись или вели себя куда осмотрительнее. Быстро собрав необходимые вещи, я прихватила ноутбук и зашагала к выходу, Феликс ждал меня в прихожей. Он уже полчаса жаловался на муки голода, и, покинув квартиру, мы поехали в ресторан. Я-то предложила вариант подемократичнее, даже вызвалась сама что-нибудь приготовить и услышала в ответ: Феликс готов съесть из моих рук все, что угодно, но пока я это «что угодно» приготовлю, он скончается в мучениях, а на кафешки у него стойкая аллергия. В результате мы оказались в зале с зеркалами и канделябрами, где Рогозин отдыхал душой, а я чувствовала себя не в своей тарелке. Расплачивался, конечно, он и оставил сумму, превышающую мою месячную зарплату на турбазе, что позволило мне усомниться в его рассудке. Сомнения я высказала, а Феликс усмехнулся:
– Начинай приспосабливаться. У меня дорогие привычки, да и ты теперь девушка с приданым.
– Мы не сможем создать ячейку общества, – с грустью заметила я.
– Это еще почему?
– Ввиду несовместимости взглядов и привычек.
– Нет ничего проще, я поменяю взгляды, ты – привычки, и будет не ячейка, а просто загляденье. Кстати, ты так и не объяснила: что тебе понадобилось в музее? – спросил он по дороге домой.
– Я же сказала, автор этих шедевров – твой сосед, теперь и мой тоже. По крайней мере, Джека Потрошителя точно ваял он.
– Прискорбное открытие, но сосед-то тебе чем интересен? Милой привычкой шнырять у чужих дверей?
– И этим тоже.
– Ну, дорогая, так полгорода можно подозревать.
Оставив машину на подземной парковке, мы поднялись на нужный этаж. Я направилась к двери Витькиной квартиры, но Феликс ухватил меня за руку.
– Жить будем у меня.
– Я без загса не могу, – покачала я головой.
– Кончай дурить. В моей квартире безопасней. В твоей мне всю ночь придется торчать в холле, таращась на входную дверь. Оно мне надо?
– Ты успел свести знакомство со злодеями, так что они быстро сообразят, где меня искать, если ты об этом.
– Вдруг повезет, и они не такие умные? – Феликс открыл дверь своей квартиры и легонько меня подтолкнул. – Черт, – буркнул он, поставив спортивную сумку с моими вещами на пол. – Надо было внести тебя на руках. Повторим?
– Ты – охотник за приданым, – напустив в глаза меланхолии, заметила я.
– В третий раз повторяю: своего бабла немерено.
Он подмигнул и направился в кухню, а я в спальню, которую Феликс милостиво уступил мне, решив, что сам ночи будет проводить на диване в гостиной. На то, чтобы распаковать сумку, ушло минут десять, и мы вновь встретились за барной стойкой, украшением которой были две чашки с дымящимся напитком. Устроившись на высоком стуле, я прихлебывала кофе, Феликс, сидевший рядом, протянул руку, положил ее на мою спину у основания шеи, а потом начал легонько массировать.
– Это что, прелюдия к ночи любви? – спросила я с усмешкой.
– Ты сидишь, уставившись в одну точку, не худо бы тебе немного расслабиться. Хотя против ночи любви я не возражаю.
– На самом деле меня мучает совесть. Вряд ли твоим подружкам понравится мое присутствие здесь, а лишать тебя их общества, пожалуй, нечестно. Ты не похож на парня, склонного к воздержанию.
– Как мило. К твоему сведению, эта проблема решается очень просто.
– Наша беседа движется по кругу и вновь возвращается к ночи любви.
– Признайся, идея становится навязчивой.
– Ты кого сейчас имеешь в виду?
– Себя, к сожалению. А ты что, против? Я тебе не нравлюсь?
– Не настолько, чтобы мы оказались в одной постели.
– Это просто свинство, – хмыкнул Феликс. – Героини всех фильмов, которые я видел, рыдают на груди придурка, вызвавшегося им помочь, а заканчивается все это жаркими объятиями.
– Наверное, мы смотрели разные фильмы.
– Не хочешь рассказать о шофере? Нестеров, кажется? – внезапно сменил он тему. – О чем вы так долго беседовали?
– Отвянь, – буркнула я. Феликс вздохнул и убрал руку, а я мстительно улыбнулась.
Я не желала становиться героиней его любимых фильмов, а он не был героем моих, по крайней мере, я старалась убедить его в этом. На месте Феликса я бы уже давно указала на дверь нахальной девице, но он испытывал ко мне необъяснимую слабость, а терпением обладал ангельским. Ангелы редко нисходят до нас, грешных, в общем, я была уверена, причина его покладистости вовсе не во внезапно вспыхнувшей страсти. Мы еще немного поязвили с намерением прощупать друг друга, а потом я удалилась в спальню, пожелав Феликсу спокойной ночи.
– Какой уж тут покой, – хмыкнул он, провожая меня взглядом, тем самым, от которого женщины пунцово краснеют или бросаются его обладателю на шею. Тут уж дело вкуса. Второй вариант мне не подходил, а мою покрасневшую физиономию он вряд ли успел заметить: ретировалась я очень быстро.
Оказавшись в комнате, я первым делом позвонила Артему. Поначалу он вроде бы мне обрадовался, но длилось это недолго, как раз до того мгновения, когда я обратилась с просьбой: разжиться сведениями о Коршунове-старшем. Разумеется, Феликса я тоже не забыла.
– Потакать твоим глупостям я не буду, – отрезал Артем.
