огромной зловеще поблескивающей косой. — Пора, — ухмыльнувшись, повторила старуха. Коськин зло со вкусом выругался, как любят и умеют только русские. На его столе лежал уже на три четверти написанный роман — мечта всей его жизни, а тут такое… — Не пойду! — твердо заявил он. — Пока не допишу, не пойду! — И, словно это что-то меняло, добавил: — У меня же вдохновение… Старуха, оскалившись, вероятно так она улыбалась, спросила: — Много еще? — Четверть, — по деловому ответил Коськин. — Хорошо, — немного подумав, согласилась старуха, — но как напишешь, чтобы без фокусов! — И она устрашающе качнула зазубренной от долгого употребления косой. Прошло сто лет. Коськин свой роман так и не дописал. У него что-то закончилось: то ли вдохновение, то ли паста в ручке. Но он не унывает, к тому же многие ему завидуют, хотя почему-то не все.
Сергей Стрельченко СТОП-НОСИТЕЛЬ
— Ты никогда не думал, что для того, чтобы двигаться, надо оставаться на месте? Андрей знал, что голова Альберта всегда полна неординарных идей, но эта казалась нонсенсом. — Да, именно так, — продолжал Альберт, самодовольно раскуривая дешевую папиросу. Он сделал эффектную паузу. — Ведь движется сама окружающая нас вселенная. Представь себе обыкновенную, зависшую над движущейся лентой, муху. Она будет висеть в одной точке относительно потолка, но двигаться относительно предметов на ленте. Мой аппарат создает поле, которое изолирует предмет от окружающей системы. По мере его усиления растет торможение или, если угодно, скорость попавших в него объектов. С практической точки зрения это одно и то же. Ты будешь первым, кто увидит стоп-носитель в действии. Я сдвинусь по крайней мере на несколько сантиметров. Альберт скрылся за дверью и появился в чем-то вроде жесткого водолазного скафандра. Скафандр был тяжел, как рыцарские доспехи, и вряд ли уступал им в прочности. — Это и есть сам аппарат. Граница поля возникает на поверхности скафандра и изолирует его от всех внешних воздействий — будь то вибрация, излучение и прочие. В нем замирает само время. Объект в оболочке стоп-поля может пройти сквозь нейтронную звезду и даже не заметит этого. Альберт опустил на лицо прозрачное забрало шлема и быстро вдавил красную кнопку на поясе. Трах!!! Звук страшной силы оглушил Андрея. Очнувшись, он понял, что лежит на грязном, заваленном осколками штукатурки и битом кирпичом полу. Встав и отряхнув костюм, Андрей постепенно пришел в себя. Он оглядел комнату, которая имела теперь вид логова террориста-одиночки после неудачной попытки изготовить бомбу. Стена, у которой только что стоял Альберт, превратилась в огромный трафарет, изображавший странное головастое человекоподобное существо, замершее в не менее странной развязной позе. В нем было что-то от знаменитых сахарских рисунков, вдохновлявших уже несколько поколений фантастов. Несколько жителей города и области заметили неопознанный летающий объект. Майор Ковальчук поднял по тревоге в воздух звено истребителей. Новейшие ракеты класса «воздух-воздух» не сумели поразит цель. Американский астронавт Ларри Кларк передал в центр управления полетом, что видел, как за иллюминатором его корабля пролетел дух погибшего водолаза.
Василий Владимирский ОТКРОВЕНИЕ
…Судорожно вцепившись в подлокотники кресла, Серж с нарастающим ужасом обводил взглядом трибуны, уходящие до самого горизонта. Еще минуту назад он, высоко подняв воротник пальто, шагал на работу в толпе сонных рабочих, чиновников, лоточников… Стояло серое осеннее утро, мелко моросил дождь, звенели трамваи. Он остановился перед светофором, и… И все. Серж посмотрел на небо. Легкий ветер гнал через глазуревую синеву барашки облаков, солнце отражалось от белого песка арены. — Этого просто не может быть… — пробормотал он вслух. Сосед справа — плотный мужчина в выцветших шортах, ковбойке и зеркальных очках — поправил белоснежную панаму и с интересом посмотрел на него: — Что, в первый раз здесь? Ну, ничего. Тут главное — ничего не бояться… Сейчас начнется. — Что начнется? — Смотрите….. Арена уже не была пустой. Заполнявшие ее существа появлялись попарно прямо из пустого пыльного воздуха, и сразу же вступали в бой. Солнечные блики скользили по их черным панцирям и бронзовым надкрыльям, слепя зрителям глаза. На месте каждого сраженного тут же появлялись двое других, и немедленно включались в побоище. А на горизонте, окруженные пламенем, безмолвно выросли и неподвижно замерли в смертельном поединке две гигантские, огненные фигуры. — Персонифицированное мировое Добро и Зло почему-то всегда выбирают именно это место, чтобы помериться силами, — негромко проговорил сосед, — но все равно никак не могут уничтожить друг друга. Завидую тем, кто наблюдает этот спектакль в первый раз. Здесь собирается самый пестрый народ — основатели религий и философских течений, поэты, сумасшедшие, ну, можете себе представить. Но, как говорит один забавный парень из местных, все это суета сует: победителем-то при любом раскладе оказывается то, что мы именуем персонифицированным мировым Добром. Серж недоверчиво покосился на соседа. — Это которое слева?… или справа? Сосед откинул со лба жидкую прядь волос. — Тут все гораздо проще… или сложнее, если угодно. Кто сказал, что победа всегда достается Добру? Напротив, именно тот, кто побеждает, и становится для нас Добром… — Он тяжело вздохнул. — По крайней мере, до следующего раза.
Александр Виноградов РЕБЕНОК И КОНФЕТА
Те, кто говорит:
'Это так просто, как отнять
конфетку у ребенка', никогда
не пытались этого сделать.
Р.Асприн
Стук колeс ночной электрички Горький-Шахунья слышался довольно далеко, мешая праведному сну тысяч садоводов. За окнами, засиженными мухами, тянулись наверх обглоданные ели, будто пытаясь пронзить фиолетовое, с кровавым солнечным пятном, закатное небо. Громкий разговор двух мужиков весьма бомжового вида мешал мне сосредоточиться на чтении, а попытки уснуть заранее были обречены на провал взрывами дикого разнузданного хохота. Поэтому мне ничего не оставалось делать, как наблюдать за бегущим в окне чeрным лесом и древними телеграфными столбами, напоминающими покосившиеся кресты бесконечного заброшенного кладбища. Доносившиеся до меня обрывки разговора, включившие в подсознание цепь мрачных ассоциаций, стали постепенно складываться в историю, одно воспоминание о которой до сих пор вызывает во мне внутренний протест. Рассказывалось это на присущем представителям дна нашего общества диалекте, понять который можно с трудом, лишь иногда улавливая смысл за трeхэтажными матерными нагромождениями. Потому, может быть, я и не уловил некоторых деталей повествования или же неверно интерпретировал их. Однако, в конце пути произошло событие. заставившее меня усомниться, что описываемые здесь события всего лишь плод моего воображения.
***
Рассказчика звали Горб. Его профессия осталась мне неизвестной, а вот его погибший год назад друг, Культя, зарабатывал тем, что выставлял напоказ свои тощие коленки, изображая безногого. Летом нищим живeтся достаточно хорошо — не надо искать ночлега. Ну а тогда друзьям и вовсе повезло ускользнув от сторожей и контролировавших место мафиози, они устроились у старых могил, в том районе кладбища. который редко посещался людьми. облупленные ограды и заросшие дорожки, старые. кое-где даже поваленные наземь памятники были окружением их вечерней трапезы, состоявшей из буханки, скользких холодных сосисок в найденной на помойке консервной банке и двух стыренных бутылок по 0,7 на двоих. Пластиковые стаканчики и конфеты «Улыбка» на закуску были подобраны с могил. Устроившись за полусгнившим дошатым столиком у одного из памятников, они быстро проглотили свои запасы и стали готовиться ко сну. — Мазипин Пeтр Никанорович, — прочитал культя, вытирая зад куском чьего-то
