Сашка – свидетель, как я за ней охотилась. Ни к чему во все это вмешиваться. Как же не вмешиваться, если я уже вмешалась. Ох, и угораздило меня…
Допустим, встреч с милицией удастся избежать (хотя и это весьма сомнительно), а что с мордастыми делать? Рассердила я их крепко, вдруг у них других дел нет, как только за мной гоняться? Пожалуй, тут и милиция не спасет. Как бы ребятишкам внушить мысль о том, что я их Колю едва знаю и понятия не имею, как он в нашей кухне оказался. В этом месте я с досады заревела и тут вспомнила про Груню. Если я сама ребятишкам скажу, что в данном деле крайняя, то они мне вряд ли поверят, а вот если кто другой скажет, может, они и прислушаются.
Мысль показалась мне весьма дельной, и я потопала к Груне, потому что Груня говорила, что муж у нее бандит. Вот и отлично, пусть один бандит поговорит с другими, и оставят меня в покое. А не поговорит, так хоть, может, совет толковый даст, как из этой ситуации выбраться.
С Груней мы познакомились год назад, когда у нее заболел кот Иннокентий, и сразу же подружились. Во-первых, потому, что Груня любит котов, а я их тоже люблю, во-вторых, и в главных, потому, что Груня человек хороший, ну а в-третьих, конечно, из-за имени. Уж я-то знаю, каково человеку жить на свете, когда родители от большого ума назовут тебя Агриппиной. В общем, мы подружились, но встречались редко, в основном перезванивались, так как были очень заняты: я – работой, а чем была занята Груня, я не знаю, но времени у нее всегда не хватало.
О ее личной жизни мне мало что известно, в квартире я была лишь однажды, с мужем вообще никогда не виделась, но точно помнила, что он бандит. Это Груня сказала, а я сразу поверила, потому что квартира выглядела так, что становилось ясно: здесь живет либо депутат, либо бандит, а уж Груня наверняка про своего мужа лучше знает.
Заметив телефон-автомат, я подумала, что не худо бы предупредить ее о своем визите, но карточки у меня не было, и я решила положиться на удачу. Я зашагала веселее. Груня жила возле центрального рынка в трех троллейбусных остановках от меня, а пешком я пошла для того, чтобы было время поразмыслить и подготовить речь, ведь не каждый день приходится просить у бандитов защиты и поддержки.
Занятая подготовкой речи, я не заметила, как вышла к рынку, свернула в переулок и увидела трехэтажный дом, крытый зеленой черепицей. Дом выглядел нарядно, с подземным гаражом, закрытым двориком и цветущими клумбами. Мой дом так никогда не выглядел, но завидовать я не стала. Папуля утверждает, что зависть сокращает жизнь, а я хочу жить долго.
Я вошла через калитку во двор, извлекла из кармана записную книжку и нашла номер кода, но воспользоваться своими знаниями мне не пришлось. Дверь неожиданно распахнулась, едва не задев меня по носу, и я увидела очень представительного дядьку с кейсом в руке. Перешагнув через порог, он одарил меня таким взглядом, что я вдруг сделалась меньше ростом. Взгляд его задержался на моих джинсах, перешел на кроссовки (они, конечно, далеко не новые, но почти не рваные и очень удобные, носиться по городу в них самое то), но дядьке они не приглянулись. Это стало ясно по его голосу, когда он спросил:
– А вы, собственно, к кому?
– А вам какое дело? – вдруг разозлилась я, потому что сиротой казанской чувствовать себя не люблю, а относиться к человеку исходя из того, во что тот одет, очень глупо. Важно его внутреннее содержание, так папуля говорит, а папуля в подобных вещах соображает.
– Как это какое? – взвизгнул дядька и пошел красными пятнами, но я была уже в подъезде и в отместку захлопнула дверь перед его носом, и тут же подумала: «А что, если это Грунин муж? Вот уж было бы некстати. Дядьке лет пятьдесят, для Груни чересчур староват и похож скорее на депутата», – утешала я себя, но все равно здорово расстроилась. Я поднялась на второй этаж и позвонила.
Не открывали очень долго, я уже собралась уходить, оставив в двери записку, но тут дверь распахнулась и я увидела свою подругу, в полосатых шортах, красной майке и с огромным котом на руках.
– Заходи, – кивнула она, пропуская меня в холл. – Думала, мой придурок вернулся. А я ему дверь не открываю.
– Почему? – насторожилась я.
– А не фига баловать, свои ключи есть.
Я пожала плечами, сняла кроссовки и вслед за Груней прошла в гостиную. Обстановка квартиры меня немного смутила, то есть не сама обстановка, она осталась прежней, а отсутствие четвероногих друзей. В прошлый мой визит они бродили по гостиной в таком количестве, что я всех их кличек не смогла запомнить, а теперь из хвостатых и пушистых присутствовал лишь один кот, тот самый, которого Груня держала на руках, когда мне открывала дверь. Теперь она сидела в кресле, а кот устроился на ее коленях и сразу замурлыкал. Кот был невероятно белый, звали его Пафнутий или попросту Пафа. Сама Груня чаще называла его Пафнушей.
– Я к тебе по делу, – кашлянув, начала я.
– Чаю хочешь? – спросила подруга. – Жрать в доме нечего, только кошачьи консервы. А чай есть, и кофе.
– Ничего не надо, – замотала я головой. – Давай я тебе про свое дело расскажу.
– Давай, – согласилась Груня, и я подробнейшим образом все ей рассказала с того самого момента, как напилась до бесчувствия на вечеринке.
Груня внимательно выслушала и сморщила курносый нос, который в результате сделался похожим на пуговицу, веснушки россыпью стали еще заметнее, а пухлые губы сложились трубочкой.
– Да, – сказала она после некоторой паузы. – Тут надо хорошо подумать, с какого бока к моему дураку подъехать. С ним по-простому нельзя, только в темноте, и наоборот.
Последняя фраза была мне не совсем понятна, но спорить я не стала, а с надеждой спросила:
– Ты с ним поговоришь?
– С Витькой? – удивилась Груня и замотала головой. – Я с ним принципиально не разговариваю.
– Вообще? – кашлянула я.
– Ну… сволочь, он всю мою живность извел. Садюга.
