процентов высказались за запрет клонирования человека.
— Ай… — Тимолев махнул рукой, словно отгоняя досадливую муху. — Ты не хуже меня знаешь, что такое общественное мнение. Неделя грамотной рекламной кампании, и те же восемьдесят процентов будут за клонирование. Манипуляции общественным сознанием — штучка посильнее, чем «Фауст» Гёте. А вы этим только и кормитесь. Просто вы сочли, что вам выгоднее не обострять отношений с церковью. А то, что люди умирают, так сколько их — десятка два в год по всей стране… За эти пять лет едва полроты наберётся. В любом локальном конфликте за месяц гибнет больше. Просто ты тогда не думал, что это коснётся тебя лично.
Министр молчал. Невыносимо хотелось встать и уйти, останавливала мысль, что уходить некуда. И ещё одна мысль, холодная и профессиональная: слишком уж легко Тимолев сдался тогда. Сначала шумел, писал в газеты и вышестоящие инстанции — и вдруг замолк. Не похоже это на упрямого однокурсника, которого он по долгу службы знал как облупленного. А это значит, что есть надежда.
— В начале шестидесятых, — говорил Тимолев, — когда на Кубе Кастро победил, у нас мода пошла на кукол-негритят. Интернационализм у кого-то выиграл. А потом, лет через двадцать, удивлялись, что это русские девчонки на негров липнут. Вот так же точно большевики семьдесят лет кряду неумно воспитывали в народе веру в бога. В результате вы теперь прогибаетесь перед церковью. Науку, как и полагается, принесли в жертву, думали, что бескровную, — ан нет.
— Хватит тебе сильные слова говорить, — поморщился министр. — Какая, к чёрту, жертва? Финансирование фундаментальных исследований уже который год растёт. А что твоё направление прикрыли, так ты не в дворники подался… зав. кафедрой.
— Ага. Цитологию преподаю студентам. Студент, спасибо школьной реформе, пошёл грамотный — аж жуть. — Тимолев указующе провёл ладонью над столом. Поперёк стола корячилась надпись: «Я сдал зачет по французскому! Yes!» — а чуть ниже: «Ненавижу, козлы!» — Вот под этими последними словами я бы с удовольствием подписался. Приходит к нам недавно один аспирант, кандидатский экзамен сдавать по специальности. И первым делом заявляет: я, мол, православный христианин. Да плевать мне, какой он там христианин, ты покажи, какой ты специалист. А этот, православный, выдаёт: «Гипотеза Опарина о естественном происхождении жизни не выдерживает критики, поскольку коацерваты, даже если они и возникнут, будут немедленно разрушены кислородом воздуха». И он потом ещё обижался, когда я неуд ему влепил. Это же вроде в школе проходят… или теперь нет?
— Не знаю, — отозвался министр. — Только ты зря злишься, в наше время дураков тоже хватало, в том числе и со степенью. Ты лучше скажи, вот если сейчас деньги появятся, оборудование, что там еще надо… то сколько времени уйдёт, чтобы результат был? Не надо полного клонирования, только препарат костного мозга, для пересадки.
— А вот сейчас ты глупость сморозил. — Тимолев стал академически холоден. — Полное клонирование на порядок проще осуществить, чем вырастить отдельный орган или даже культуру ткани.
Так оно и было. Начинали они ещё в официальный период со специфических полипетидов, гормональных жидкостей, затем собирались переходить к клонированию. На животных опыты уже ставились, но даже этого власти не позволили продолжать. Но когда чёрный от ненависти Тимолев отбирал сотрудников для тайной лаборатории, среди избранных оказалась и Светлана Семёнова. Эксперимент, запрещённый всеми богами и законами, оставался для этой женщины последней надеждой иметь собственного ребёнка. И сейчас дочь у нее есть, непоседа Юлька, ничего не знающая о тайне своего рождения. В этом году девочка пойдёт в детский сад. «Я всегда была тихоней, — смеётся Светлана, — а это такая макитра звонкая, в кого только уродилась?» Психологи небось душу бы отдали, чтобы поизучать этот феномен. А Юлина бабушка, тоже ничего не знающая о подробностях рождения внучки и в каждом встречном мужчине выискивающая признаки потенциального папаши, однажды, никого не спросясь, отнесла младенца в церковь и быстренько окрестила. Удивительным образом гром небесный не поразил святотатцев, вздумавших крестить существо, не имеющее бессмертной души, и уж тем более не отсохла поповская рука, берущая деньги за нечестивую требу.
Смех смехом, но ведь девочку действительно могли признать нечеловеком. Из-за этой девчонки и её мамы приходится молчать, обрекая на смерть полузнакомую Инну. Нужно молчать из-за Бориса Анатольевича — близорукого, иногда, в минуты волнения, чуть запинающегося человека, который чёрт знает сколько законов нарушил ради того, чтобы помочь им всем…
Борис Анатольевич пришёл к нему в самую безнадёжную и отчаянную минуту. Отрекомендовался бизнесменом — буржуем, по его словам — владельцем сети магазинов в Москве и некоторых других городах.
— Я всегда преклонялся перед учёными, — говорил он, — но сам умею только зарабатывать деньги. А куда их… деньги? На Гавайи ездить? Я съездил один раз. Торговую империю создавать? Деньги к деньгам — надоело уже, мне моего маленького королевства хватает. А вам — нужно. Я же знаю, вы правы, прогресс не остановить: они потом хватятся, да поздно будет. Поэтому я и хотел бы спонсировать ваши работы. Конечно, это не… государственное финансирование, но кое-что я могу.
Это и впрямь оказалось не государственное финансирование. Это было значительно больше. В двухэтажном здании со скромной вывеской «Биостанция» за несколько недель была создана первоклассная лаборатория. Именно туда стащили «растащенное» оборудование прежнего центра, туда перешли тщательно отобранные Тимолевым сотрудники. В трёх комнатках у самого входа действительно располагалась биостанция: девицы-лаборантки, презрительно кривя напомаженные рты, делали там под присмотром толстого завлаба какие-то анализы. Сей научный коллектив да бритоголовый охранник у входа были единственными посторонними людьми в центре. Одышливый завлаб явился было налаживать контакты, но поскольку научные его интересы не распространялись дальше манипуляций со спиртом- ректификатом, то и контакты оборвались, не начавшись.
Борис Анатольевич появлялся редко (дела, знаете, деньги-то надо зарабатывать!), а появившись, говорил восторженные глупости, шарахался от ультрацентрифуги и, судя по всему, был чрезвычайно счастлив. Впрочем, распечатки отчётов он уносил с собой и, видимо, даже прочитывал, потому что однажды спросил Тимолева:
— Я правильно понял, что вы подошли к стадии клинических испытаний? Ну, это… к пересадке искусственно выращенных органов? У меня есть знакомые хирурги в одной из лучших клиник…
У Тимолева тоже были знакомые хирурги в лучших клиниках страны, но он не знал, как подступиться к ним с подобным предложением, а исполненный энтузиазма Борис Анатольевич снял эту проблему.
Одна из лучших клиник оказалась опрятным особнячком на окраине города со скромной вывеской «Котлонадзор» и скучающим охранником у входа. Командовал в «Котлонадзоре» Гарлов — блестящий хирург, прогремевший некогда операциями на печени и бесследно сгинувший лет восемь назад. Говорили, что он уехал в ЮАР, где ему будто бы предложили клинику.
— Рад видеть! — твердил Гарлов, сжимая руку Тимолеву стальными, хирурга изобличающими пальцами. — Значит, вас тоже загнали в гетто? Этого следовало ожидать. А я ваших работ заждался, можно сказать, с томленьем упованья. Надоела рентгенотерапия хуже горькой редьки, с этой пушкой не знаешь, то ли лечишь, то ли калечишь. Опять же проблема донорства… одно дело, когда пересаживаешь парный орган, а если печень или сердце? Это; же практически из двух людей делаешь одного. По документам всё выходит гладко — несчастный случай, обычно автомобильная катастрофа. А кто может гарантировать, что реципиент, наскучив ожиданием, не помог потенциальному донору перейти в мир иной? Вот то-то и оно. А с клонированными органами всё чисто и никакой несовместимости. Хотя и здесь какой-нибудь правозащитник объявит, что не было получено согласия клонированного препарата на пересадку…
Подобно тому, как Тимолев начинал шипеть при слове «религия», Гарлов терял самообладание при всяком воспоминании о правозащитниках. В своё время группа не в меру ретивых идиотов добилась запрета на пересадку жизненно важных органов, поскольку покойник, у которого эти органы берутся, разрешения на пересадку не давал. Именно тогда Гарлов и уехал в свою гипотетическую Южно- Африканскую Республику. Эти же «правозащитники» вели атаку и на Тимолева, но тот почему-то относился к этому спокойно, понимая, что дураков хватает во всяком движении, а к настоящим правозащитникам подобные деятели не имеют никакого отношения. Так, с жиру бесятся.
После этой встречи на «биостанцию» начали наведываться сотрудники «котлонадзора»,
