мог проделать кое-что (три года в роли исполнителя желаний не прошли для него даром), но все это по большей части было несерьезно и проблемы не решало. После бессчетного количества неудачных попыток повлиять на мир Петухов понял, что сам свои желания он исполнять не может, разве что вполне традиционными и не магическими средствами, вроде покупки в магазине, а этого ему уже было явно недостаточно. Ему был нужен новый хозяин, но попытка отыскать его ни к чему не привела. Похоже, если не считать нескольких дотошных психиатров, в этом мире не было существ, которым так необходим был нынешний Петухов, чтобы востребовать его умений и способностей, и даже Любочка Неверова (к этому времени уже не Неверова, а чья-то жена и мать двоих детей) не проявила к нему былого интереса. Он был волшебник слабый и незрелый, если разобраться, никуда не годный, способный лишь присматривать на время за домашними зверушками. Одинокий, брошенный и загнанный, уставший от опасностей, невзгод и разочарований, он пришел к необходимому решению и в один из осенних дней пошел на площадь до ларька.
В окошке, к удивлению Петухова, обнаружился давешний кавказец в кепке-«аэродром», с которого, собственно, все и началось. Завидев Петухова, тот всплеснул руками.
— Вах, какие люди! Какие люди и бэз охраны! — воскликнул он, торча в окошке своим гнутым южным носом. — Вам как всэгда? Или чего-нибудь покрэпче?
Петухов слегка оторопел.
— Мне бы… э-э-э… — пошевелил он пальцами, — чего-нибудь, как в прошлый раз…
— Нэт проблем! Сделаем!
Петухов, как и в прошлый раз, купил одну бутылку. Печать на крышке выглядела обнадеживающе. Он пришел домой, совершил необходимые приготовления и откупорил на кухне вожделенный сосуд.
Грохота на сей раз не было, один лишь матовый белесый дым, от которого у Петухова засвербело в носу и слезы потекли ручьем. Когда он проморгался и прочихался, на столе перед ним сидело нечто ярко- красное, пупырчатое и абсолютно безволосое, напоминающее жабу. Вопреки ожиданию никаких признаков стеснения странное существо не проявило.
— Э-э… — начал Петухов. — Вы — Тоник? Или… Джин?
— Что? — хриплым басом закричало существо. — Тоник? Какой, к дьяволу, Тоник?! К дьяволу Тоника! Какая гадость! Пить джин-тоник — все равно что пить одеколон! Я — Кола!
Петухов опешил.
Он поспешно сгреб бутылку со стола, рассмотрел поближе этикетку и с ужасом понял, что похожесть надписи в очередной раз сбила его с толку. Этикетка гласила: «Ром и Кола».
Ром, как видно, уже ушел.
Голова у Петухова закружилась.
— А где же… — начал было он, но существо не дало ему договорить.
— Чего расселся? — хамски раскомандовалась «жаба». — Жрать давай! И чтобы выпивка была. Водки тащи! И пива! Ну? Живо! Одна нога здесь, другая — там!
Петухов с нарастающим ужасом ощутил проснувшуюся головную боль.
Петухов был уже опытным в таких делах и потому никуда не побежал, а просто заказал по телефону на дом пиццу, дюжину пива и большую бутылку «Смирновской». Бутылку водки Кола выжрал в два глотка (или выжрала? — пол у существа отсутствовал как данность), пиццу тоже сжевал, потом откочевал в район дивана, запустил по видаку «Резню бензопилой в Техасе», напугал до икоты соседей и остаток дня гонял несчастного Петухова то за выпивкой, то за сигаретами, то еще за чем-нибудь, замусорил всю квартиру и чуть не устроил пожар. К концу дня Петухов еле стоял на ногах и совершенно отчаялся. В душе его поселилась растерянность, помаленьку преобразовавшаяся в мрачную решимость.
Тоник по сравнению с этой пьяной зверюгой был просто ангельским младенцем. На второго Тоника Петухов, может, еще был бы и согласен, но терпеть вот это… Увольте.
Убить Колу было нельзя, это он знал наверняка — Тоник в прошлый раз очень внятно объяснил ему все нужные законы. И когда пупырчатая тварь, нажравшись и упившись, захрапела на диване, он на цыпочках прокрался на кухню, отыскал там старую бутылку (ту самую, из-под джин-тоника), наложил на нее заклятие тотальной неразбиваемости, потом обустроил пространство внутри с максимальными удобствами, в два приема протиснулся в узкое горлышко и заткнул входное отверстие пробкой.
Внутри было тихо и прохладно. Приятно пахло можжевельником. Сквозь коричневые стенки золотилось солнце поздней осени. Петухов потоптался, умащиваясь на прохладном полу, постелил прихваченный с собой тюфячок, улегся, положил руки под голову и с облегчением заснул глубоким сном. Все заботы остались снаружи, здесь его никто не мог бы потревожить.
В конце концов хороший джинн — выдержанный джинн.
У него было много времени, чтобы вызреть и собраться с силами.
Целая вечность.
Андрей Шербак-Жуков
ЭТЮД О МНОГОМЕРНОСТИ ПРОСТРАНСТВА
Светлой памяти советской фантастики
Лет ему было девятнадцать — никак не больше.
Он стоял между несколькими новенькими блочными шестнадцатиэтажками, собравшимися в неплотный кружок, и крутил головой из стороны в сторону, широко при этом раскрыв глаза.
Глаза у него были ярко-голубого цвета. Говорят, такие глаза легко выдают не только состояние их обладателя, но и все его ближайшие намерения. Вот карие — те совсем другое дело, те способны скрывать и таиться… А эти нет — все в них, как на белом листе…
Сейчас в них, кроме крайней растерянности и первого курса чего-то гуманитарного, с легкостью читалась целая история. История о том, как он собрался — можно сказать, решился — прийти к весьма важному, но малознакомому ему человеку для очень серьезного разговора, как трепеща спросил по телефону о встрече, но ошарашенный неожиданной благосклонностью, забыл выспросить поподробнее, как добраться. И вот теперь он стоит между несколькими новенькими блочными шестнадцатиэтажками и крутит головой из стороны в сторону. А снег плотными струйками вьется вокруг него, а ветер треплет обрывок клетчатой бумажки с рядком корявых цифр, за которыми скрываются дом, корпус, подъезд и квартира — скрывается так необходимый ему человек. Абзац.
И с новой строки. Все это легко читалось в его широко раскрытых ярко-голубых глазах.
А новенькие шестнадцатиэтажки были такими одинаково квадратными, такими неразличимыми, как пластмассовые кирпичики из детского конструктора… И то, что стояли они не в прямую линию, а просторным кружком, совсем не облегчало поиск, а наоборот — только раздражало.
Наконец он решился.
Самоуверенно хлопнула входная дверь. Загорелась красная кнопка. Двери лифта разъехались в стороны…
Новенький лифт расторопно поднял молодого человека на необходимую высоту и выпустил на лестничную площадку, еще пахнущую цементной пылью.
Он прошел по девственно чистому коридору, еще не тронутому гвоздем жлоба и карандашом лестничного острослова, еще не познавшему, что такое граффити… Подойдя к двери, он еще раз — для верности — взглянул на клетчатую бумажку, с силой втянул в себя носом воздух, будто воздух наполнил бы его решимостью, и позвонил.
За дверью торжественно прозвучало приближающееся шарканье стоптанных тапочек и завершилось вопросительной кодой «Кто там».
— Это Евгений. Я звонил вам… Помните? По поводу открытия моего друга… — засуетился молодой
