– Хлеб, – ответила я.
– Шутишь? – Он опять потряс их в руке. – У подруги такие же?
– Да. Это память… об одном человеке.
– Сувенир? Хорошо. А где Ванькина родня живет, не знаешь?
– Где-то на Волге. Зойка место не называла, сказала просто: махнем на Волгу…
– Ну ладно… нет так нет. Иди.
Я ушам своим не поверила и оставалась на месте, пока Еремей с крокодильей улыбкой не закивал головушкой:
– Иди, иди. Ты уж прости нас, что побеспокоили. Сама знаешь, деньги пропали. Немалые.
– Выручку свистнули? – в тон ему поинтересовалась я, а он невероятно обрадовался:
– Выручку, выручку. Совсем у людей совести не стало… Давай, Лиечка, двигай домой. Хочешь, ребята тебя отвезут?
– Спасибо, пройдусь немного. Голова болит…
– Понимаю, у самого черепушка того гляди треснет. – Он улыбнулся, даже ручкой мне помахал, а я торопливо покинула заведение, огляделась и зашагала по проспекту.
То, что меня так быстро отпустили, наводило на невеселые мысли. Еремей уверен, что мы с Зойкой причастны к исчезновению денег, и не зря отправил меня домой, ребята сядут мне «на хвост» и понаблюдают, что я буду делать. А мне надо как-то предупредить Зойку. Господи, сделай так, чтобы она получила мою телеграмму! Ей нельзя возвращаться… Кубики в сумку, конечно, положила Зойка, а мои сейчас лежат где-то в кабаке, очень возможно, в кармане Еремея. Он про них не просто так спросил, и они не просто так исчезли. Кубики – улика, а самое страшное, что у Зойки их не окажется… только бы она получила телеграмму.
Юркий «БМВ» я приметила в нескольких метрах от ресторана. Теперь он на малой скорости плелся сзади, совершенно не собираясь скрывать своих намерений. Ну и правильно, я бы все равно не поверила, что меня отпустили без сопровождения. Я купила мороженое, поглядывая в витрину напротив. Окно «БМВ» было открыто, парень курил, лениво разглядывая толпу, а я начала демонстрировать полнейшую безмятежность, шла не торопясь к своему дому, размахивала сумкой и ела мороженое. На перекрестке мне показалось, что парни куда-то исчезли, но, входя в арку своего дома, я вновь обнаружила их. «БМВ» вынырнул из-за угла и укрылся на площадке за акациями.
В квартире за это время кто-то основательно пошарил. Доллары, оставленные на черный день, исчезли, а вот дедово наследство – мраморная скульптурка – валялась на полу, к счастью, целехонькая.
– Уроды, – покачала я головой, водворяя ее на прежнее место, и стала наводить в квартире порядок. В комнате Палыча тоже все перевернуто вверх дном, он сам отсутствовал.
Часа через два я пила чай на кухне, время от времени поглядывая в окно. «БМВ» из-за кустов не увидишь, но что-то мне подсказывало, что он все еще там. Около одиннадцати я понемногу успокоилась и даже смогла поужинать. Если бы Зойка вернулась, то к этому моменту обнаружила бы себя – например, позвонила. Выходит, телеграмму она успела получить, и это дает нам краткую передышку.
Хлопнула входная дверь, я вздрогнула, потом с надеждой подумала: Палыч. Шагов не было слышно.
– Дед! – крикнула я. – Дед, это ты? – Ни звука. Впрочем, это на него похоже, сил хватило лишь на то, чтобы дверь открыть. Я вышла в коридор, свет не горел, из прихожей по-прежнему ни звука. – Набрался, что ли? – проворчала я, делая еще один шаг и пытаясь хоть что-то разглядеть в темноте. Потянулась к выключателю, в то же мгновение чьи-то руки сомкнулись на моем горле. На секунду перед глазами вспыхнул ослепительный свет, потом все залило красным…
Что-то я чувствовала… Мы спускались по ступенькам (говорю «мы», потому что двигаться самостоятельно я не могла), хлопали двери, ветерок коснулся щеки… машина… да, я на заднем сиденье, характерный звук, мы куда-то едем. Тошнота наворачивается, я пытаюсь удобнее устроить голову, в ней что-то вспыхивает время от времени, причиняя невыносимую боль.
Еще одна вспышка, что-то холодное на моей шее. Я открываю глаза. Какие-то лица, наяву, в бреду?
– Где Зойка? – настойчиво спрашивает знакомый голос. Я смеюсь в ответ. – Где она?
Я думаю о Волге, она большая-пребольшая, плавно течет… Волга все шире и шире, это уже не река, это море… точно, Каспийское, Волга впадает в Каспийское море… вы что, не знали? Ну, ребята… Конечно, в Каспийское, а есть еще Черное. В него тоже впадают реки: например, Дон, знаете такую реку? Ростов-папа, и все такое… Краткий курс географии. В том месте, где Волга впадает в море, стоит город Астрахань. Там пахнет рыбой… Эх, сколько рыбы в этой самой Астрахани… Почему он спрашивает о Бардине? На кой черт ему Бардин? Но если интересно, я могу рассказать. Южный город, поезд… В висок что-то вкручивается, как штопор, боль такая, что я тихонько поскуливаю сквозь зубы. Я слышу, значит, существую… И вдруг все кончилось. Меня куда-то бросило, тело, странно вращаясь, падало все ниже и ниже, а мозг окутала темная пелена…
Солнце било в глаза. Я застонала и с невероятным трудом приподняла веки, тут же зажмурилась от ослепительного света, а еще от мгновенно вспыхнувшей боли. Полежала, пытаясь двигать конечностями. Они у меня были. Согнула ногу в колене, неловко повернулась на бок. Теперь солнце не било в глаза, я чувствовала его тепло на своем плече и улыбалась. В голове шумело, точно со страшного похмелья, очень хотелось пить. Не знаю, сколько у меня ушло времени на то, чтобы приподняться, но я это сделала. Привалилась спиной к шершавым доскам, подтянула ноги и открыла глаза. Я сижу в каком-то сарае, на полу, рядом с приоткрытой дощатой дверью. Доски прибиты неплотно, сквозь щели пробиваются солнечные лучи. Прохладно. Я поежилась. Толкнула ногой дверь. Должно быть, сейчас утро… Я не в сарае, а в строительном вагончике, вернее, в том, что от него осталось. Слева трехэтажный долгострой, обнесенный ветхим забором. Я тряхнула головой и, держась за косяк, поднялась. Это оказалось легче, чем я предполагала. Сделала несколько шагов до дощатого топчана в углу, опустилась на него и несколько минут сидела с закрытыми глазами. Кто-то привез меня на эту стройку и бросил здесь… чудеса… Надо сматываться отсюда, собраться с силами… послать еще одну телеграмму. Господи, надоумь Зойку прийти на почту.
Первые шаги я делала очень осторожно, голова кружилась, а тошнота все еще мучила. На стройке не было ни души, что неудивительно, в противном случае вряд ли бы меня привезли сюда. Дверь скрипнула, а
