Марк проводил меня до двери.
– Наш договор в силе? – спросила я на всякий случай.
– Само собой.
– Тогда будь осторожнее. Сдается мне, Лукьянов здесь не столько для того, чтобы разобраться в убийствах, сколько для того, чтобы проверить нас на вшивость.
– С чего ты взяла? – насторожился Марк.
– Взяла. К тому же у парня широкие полномочия. Думаю, друзья Деда серьезно чем-то обеспокоены.
– А сам Дед?
– Откуда мне знать? Такие, как мы с тобой, обо всем узнают с некоторым опозданием. «Шестерки» умирают первыми… Я не такая эстетствующая натура, как ты, но, по-моему, это тоже классика.
– Умеешь ты успокоить, – хмыкнул он.
– Это моя профессия, – пожала я плечами, – успокаивать.
Рита выглядела совершенно несчастной. Не успела я войти в приемную, как она сразу же зашептала:
– Он тебя уже два раза спрашивал. Где тебя носит?
– Отрабатываю его деньги.
– Хочешь, дам свою косметичку? – предложила она.
– Неужто все так скверно? – попробовала я отшутиться.
– По мне, так даже лучше, естественнее, что ли… Ты производишь впечатление милой скромной женщины, находящейся в ладу со всем миром. Но ему этого не понять, в его возрасте вкусы уже устоявшиеся.
– И он решит, что я опять с перепоя, – кивнула я. – Давай косметичку.
Однако воспользоваться чужой добротой не пришлось. Дед осведомился, не появилась ли я, пришлось спешно отправляться в кабинет. Он вышагивал из угла в угол, и мне стало ясно, отчего у Риты выражение лица первой христианки на арене цирка. Дед в паршивом настроении не подарок, еще вопрос, кого предпочесть: его или голодного хищника, а в том, что настроение у моего босса никуда не годное, сомневаться не приходилось, если он вот так нервно бегает по кабинету, точно лев в зоопарке.
– Садись, – кивнул он, забыв поздороваться, задержал взгляд на моей физиономии и нахмурился. – Чем ты занята, черт возьми?
– Сейчас? Пытаюсь придумать, как избавиться от нагоняя.
– Слушай, хотя бы в такое время ты могла… а, что говорить. Иногда мне кажется, ты совершенно… – Он махнул рукой, сделал еще кружок и замер возле окна. – Есть новости?
– Стоящих нет.
– Сегодня похороны. И как я буду смотреть в глаза своему другу?
Я решила данное высказывание никак не комментировать.
– Может, нужна помощь? Подключить еще кого-то?
– Мне и одного помощника за глаза, – пожала я плечами.
– Что ты имеешь в виду? – повернулся он ко мне.
– Я имею в виду, что одного вполне достаточно. Только и всего.
– Ольга… – Он сделал шаг, замер, отвернулся, точно собираясь с силами, затем все-таки подошел ко мне. – Сейчас очень трудный период, в такое время остро чувствуешь, кто твой друг, а кто…
– Наверное, – подождав немного, кивнула я.
– Наверное? – взорвался он. – Это все, что ты можешь сказать? Черт возьми… как это на тебя похоже. Между прочим, я заменил тебе отца, и ты могла бы…
– Между прочим, это называется по-другому, – не выдержала я, второй идиотский разговор за столь короткий промежуток чересчур обременителен для моих нервов. – Насколько мне известно, у отцов не принято спать со своими чадами. По крайней мере, у большинства отцов. Хотя дело не в этом, я тебе действительно многим обязана, я тебя уважаю, ценю и вообще испытываю к тебе массу добрых и нежных чувств, но я не могу ничем тебе помочь, когда ты врешь на каждом шагу.
– Что? – опешил он.
– Когда человек умышленно искажает правду, это называется врать. Я думала, ты знаешь.
– В чем ты меня обвиняешь? – вроде бы растерялся он, хотя это могло быть чистым притворством. Дед способен мастерски прикинуться сиротой, когда считает это выгодным для себя, раньше я, помнится, частенько ловилась на его штучки.
– Мы уже обсуждали это, – поморщилась я. – Ты говоришь мне одно, потом другое, потом оказывается…
– Что оказывается? Что ты там еще накопала?
– Ты разговаривал с Нефедовым?
– Конечно.
