– Да вроде нормально. Игнатов, оказывается, страдал бессонницей, и вообще проблемы с башкой были.
– Этим делом тебе поручили заниматься? – удивилась я.
– Явное самоубийство, – поморщился он. – Но кое-что… когда в деле замешаны большие деньги, лучше подстраховаться.
– Это точно. Поговори с его сотрудниками, с домработницей. На домработниц обычно мало обращают внимания, а они, как правило, любопытны и кое-что замечают.
– Похоже, у мадам Игнатовой в последнее время появился дружок.
– Это домработница сказала?
– Ну, не сказала… она к хозяйке относилась хорошо. Но несколько раз звонил мужчина, и Игнатова поспешно прикрывала дверь, разговаривая с ним.
– Так, может, Игнатов заподозрил неладное? И так был на пределе, а тут измена жены? Застрелил дражайшую половину, а потом и себя с перепугу… Поспрашивай ее как следует, это бы нам очень пригодилось.
– Я сейчас еду к ней. Не хочешь присоединиться?
Кажется, меня провоцировали.
– Ты что, сам не справишься?
– Справлюсь. Просто интересно твое мнение, посмотришь на эту бабу. У меня такое чувство, вроде как она что-то недоговаривает.
– Ну, хорошо, – пожала я плечами. – Где она сейчас?
– У своей матери.
– Та действительно больна?
– Да, что-то с ногой. Каждый день ставят капельницу.
Мы притормозили возле стандартной хрущевки. Карпов предупредительно распахнул передо мной дверцу машины.
– Ты ей звонил? – спросила я, поднимаясь на второй этаж.
– Да. Хотел к нам вызвать, но она уперлась как баран, мать оставить не может.
Дверь открыла женщина лет тридцати, с узким бледным лицом. Карпов представил меня женщине. Назвал ее – Нина Михайловна Рагина. Она слабо улыбнулась и повела нас на кухню.
– В комнате мама спит, – пояснила она.
Кухня была крохотной. Хозяйка устроилась по одну сторону стола, Карпов по другую, а я приткнулась на табуретке возле холодильника. За все время визита я и десятка слов не сказала, сидела со скучающим видом. Карпов не столько на Нину Михайловну смотрел, сколько на меня косился. Под конец я тоже немного разговорилась, чтобы порадовать его, но вопросы в основном касались поведения Игнатова дома: ссорился ли с женой, ездил ли на охоту, как часто? Она отвечала не торопясь и обстоятельно.
Когда мы прощались с хозяйкой, я умудрилась сунуть ей в карман кофты свою визитку. Похоже, она даже этого не заметила. Карпов точно не заметил, в тот момент как раз отвернулся к двери. Теперь вся надежда была на то, что женщина поймет меня правильно и неверного шага не сделает.
– Что скажешь? – поинтересовался Карпов, когда мы возвращались к машине.
– Ее сдержанность вполне понятна. К хозяевам она относилась хорошо. А потом, о покойниках плохо говорить не принято, но картина ясная. Одно это ружье чего стоит. На охоту ни разу не ездил, во всяком случае, никто такого не припомнит, а ружье имел, причем не одно даже, а два.
– Три.
– Пир души для психолога. «Каждый имеющий в доме ружье приравнивается к Курту Кобейну».
– Чего?
– Это я цитирую.
– А-а… – уважительно кивнул Карпов. Сам он был способен цитировать разве что непосредственное начальство.
– Высади меня здесь, я хочу заглянуть в парикмахерскую.
Мы расстались, довольные друг другом. Я позвонила Лялину, решив еще раз злоупотребить его хорошим ко мне отношением.
– Сделай доброе дело, проверь, нет ли за мной «хвоста»?
– Правильно говорят: открой бабе дверь, через пять минут она окажется в твоей спальне.
– Мечтать не вредно.
– Хорошо, скажу иначе: позволишь цапнуть за палец, отхватит полруки. Тошно мне от тебя, просто тошно.
– Потерпи. Может, и я на что-нибудь сгожусь?
На этой оптимистической ноте мы простились, и я поехала домой.
Весь следующий день я безвылазно просидела в квартире в компании двух телефонов и Сашки, косилась на телефоны и успокаивала себя. Рагина могла обнаружить визитку не сразу, опять же, ей
