С этим словами глист изогнулся, присоски оказались у самого лица Трейси. С воплем человек вылетел в коридор, саданув дверью по морде червя. Тот заорал, и даже дешевый интерпретатор отразил бурю эмоций:
– Вы не можете!.. Вы негодяй!.. В суд!.. Расист проклятый!.. Нарушаете мои права мыслящего существа!.. Я гражданин Земли и тоже имею право на жизнь!..
Трейси длинными шагами несся прочь, надеясь, что червяк не успеет быстро вылезти из унитаза.
В гардеробной, к счастью, его никто не караулил. Хотя позавчера семейство мыслящей моли подстерегло именно здесь. Трейси подозревал, что визитеры банально грабили, ну, а прошение использовали в качестве отвлекающего маневра.
В столовой царила тишина. Мажордом, невыносимо высокомерная мыслящая черепаха, полагающая себя оплотом вечности, возвышалась над абсолютно пустым столом. Трейси насторожился.
Появился официант - мыслящий енот. Вообще-то его брали прачкой, но он возмутился, сочтя это нарушением своих прав: что ж, если он полоскун, так его теперь только за стирку, да? Может, он совсем о другом мечтал! На поверку енот оказался вполне покладистым и согласился совмещать должность прачки - потому что стирать, что ни говори, умел качественно, - с обязанностями официанта, которые ему нравились. Взаимно, надо сказать; Трейси без содрогания не мог вспомнить прежнего официанта - мыслящего и чрезвычайно обидчивого скунса. Енот же был несравненно симпатичней и даже научился шутить. Опять же, помимо стирки и прислуживания за столом он охотно заменял курьера и горничную - впавшую в зимнюю спячку мыслящую медведицу. Собственно, у енота было только два недостатка: перманентная линька, отчего клоков шерсти в тарелке оказывалось больше, чем еды, и привычка надкусывать фрукты.
– Что это значит? - рассердился Трейси, покопавшись в тарелке и обнаружив, что под слоем шерсти нет ничего.
– Повариха делится! - радостно сообщил енот, не дожидаясь, пока мажордом осмыслит вопрос и соотнесет его с извечным философским 'а зачем что-либо делать?'. - С ночи! - Он подпрыгивал на месте от возбуждения и чесался. - Так что завтрака нет, а поварих теперь будет две!
– Одну уволим, - сказал Трейси, машинально обирая с костюма шерсть полоскуна.
Енот захихикал:
– А какую, если у них генная карточка одинаковая будет? Она ж делится, там все одинаковое, и даже гражданство! Нельзя уволить одну, потому что вторая подаст в суд за несправедливое увольнение без предупреждения - она ж точно такая же, и докажет, что на работу принимали именно ее! А первая докажет то же самое!
– М-да, - крякнул Трейси. - Кажется, повариха-амеба - не лучший выход для гурманов.
– А потом она опять будет делиться, и опять, и тут будут одни поварихи, и все совершенно одинаковые! - ликующе верещал енот. - И никого нельзя уволить, а весь бюджет на них уйдет! А увольнять за то, что она делится, нельзя, потому что это расовая дискриминация, а с обязанностями она справляется! Ура, мы разоримся! - енот подпрыгнул и кувыркнулся через голову от счастья.
– Я позавтракаю в городе, - сказал Трейси, порядком рассерженный кривляниями официанта. Кажется, он слишком рано сделал выводы о милом характере этого существа.
Мыслящий удав, трудившийся механиком в гараже, висел на обычном месте. При появлении человека лениво повел головой и приоткрыл светящиеся пронзительные глаза. Трейси его слегка побаивался, несмотря на меланхоличный характер и подчеркнутую логичность поступков. Но придраться не мог: свои обязанности мыслящий удав знал и превосходно с ними справлялся, чего нельзя было сказать об остальной прислуге.
– А где машина? - удивился Трейси.
– Ммм… Машина? - удав кушал один раз в сутки, с вечера, и после завтрака у него наступал самый пик пищеварения. - А, машина… Так на ней повариху увезли. В госпиталь. Сложное деление, знаете ли. Если врачи не разделят, то непременно умрет. Позволю себе посоветовать: берите на ее место гидру. Конечно, она готовит только пищу, которую сначала сама переварит, это не каждому по вкусу, но с ее принципом пищеварения отъест не так уж много. Зато она почкуется, а не делится.
– Я подумаю. Мне нравится ваша мысль.
– Еще бы! - согласился удав и закрыл желтые глаза. По его мнению, дальше говорить было не о чем, а пустопорожнюю болтовню он с высот своей мудрости не уважал.
На положенной ему по статусу машине Трейси ни разу ездил. Постоянно находился кто-то, кому она была нужней. Склонный во всем видеть хорошее, Трейси порой думал: если салон такой же загаженный, как банкетки и диваны в его приемной, то куда здоровей ходить пешком. Конечно, в приемной регулярно убирались, но выделения множества инопланетных тел - а редкий пришелец носил одежду даже из соображений личной гигиены - прочно въедались в ткань, оставляя скользкий налет и неприятный запах.
Хоть машина и была одним из чудес, ради которых Трейси покинул родное гетто, он не расстраивался, освоив систему общественного транспорта. В конце концов, говорил он себе, автобус - тоже машина. Только большая.
В автобусе об него вытерся какой-то гражданин, покрытый толстым слоем жирной слизи. Гражданин вздыхал и охал, жалуясь, что местное солнце совершенно ужасное, что оно высушивает его нежную кожу, неужели нельзя было как-то притушить это проклятое светило? Непонятно, куда смотрят правительство и парламент, если позволяют гражданам так страдать. За что они налоги дерут? Ну хорошо, если они не могут напустить в атмосферу приятных облаков, то хоть улицы-то могли закрыть козырьками?! Автобус наполнился сочувственными репликами.
Трейси медленно зверел. За каким хреном все эти существа так рвались на Землю, если им здесь все не по нраву?! Катились бы к себе обратно… Набиваются сюда, будто других мест во Вселенной не существует. Понятно, что их привлекает: Земля единственное государство, взявшее демократичный курс на гуманизацию и уравнявшее все расы в правах. Теперь их отсюда поганой метлой не выгонишь - у себя-то они никаких прав не видывали!
Сойдя на остановке, Трейси тщательно обтер костюм носовым платком. Из платка вывернулась рассерженная мыслящая сороконожка, которая забралась в карман, чтобы не платить за проезд в автобусе, и по вине Трейси пропустила нужную улицу.
Безымянная, как все негосударственные фирмы, корпорация с внушительным перечнем оказываемых услуг, продаваемых товаров и производимого оборудования ютилась в облупленном здании на задворках 421-ой авеню. Трейси понял, что фирма далека от респектабельности, но не остановился: он нуждался в любой работе, честной и оплачиваемой.
Он приготовился сообщить в домофон, что явился на собеседование, когда ворота разъехались в стороны, выпуская наружу недовольно гомонящую толпу. Трейси отступил, думая, что желающих занять единственную свободную вакансию слишком много, но он обязан верить в себя - и тогда все получится.
На запущенном дворе и парадном крыльце чего-то ожидали возбужденные граждане. На расспросы Трейси никто не реагировал. Растолкав людей, он с трудом пробрался в здание. Дальше холла на первом этаже ему проникнуть не удалось. Да и не было в том необходимости: вакансия оказалась занятой, и уже давно. У подножия лестницы возвели трибуну, на которую водрузили гигантский аквариум с мыслящим осьминогом.
– Начальник рекламного отдела, - сообщил мыслящий ослик, переминавшийся с ноги на ногу в опасной близости от ботинок Трейси.
– Вроде вакансия не в рекламу требовалась, - осторожно заметил Трейси.
Ослик тяжело вздохнул:
– Это да. Только вакансию они отдали еще позавчера. Видите мыслящего паука рядом с аквариумом? Это политический беженец. Корпорация хочет налоговых льгот, потому приняла на работу политического. Заодно устроила дешевое шоу с нашим участием. Я сегодня утром звонил, мне сказали, что вакансия свободна. Пришел загодя, а тут таких как я - сотня. Всем же понятно, если на собеседование приглашают столько народу одновременно, то не возьмут никого. А потом телевидение приехало.
Трейси порадовался мысленно, что договорился о встрече не в одной, а в трех фирмах. И с хорошим
