была в их компании новым человеком, а возможно, все дело в моей репутации. Райзман попытался разрядить обстановку и принялся рассказывать анекдоты. Делал он это мастерски, граждане хохотали и вскоре оттаяли душой, я хохотала громче всех, чем, безусловно, вызвала у Райзмана симпатию. Благодарный слушатель – бальзам на душу рассказчика. Настороженность покинула его, и теперь он смотрел на меня с откровенным интересом, все больше и больше увлекаясь лицезрением моих достоинств. От внимания Анны Гориной это не ускользнуло, она поджала губы и теперь бросала на меня откровенно враждебные взгляды, вызвав беспокойство у Верочки, из чего я заключила, что они подруги или приятельницы.
Сафронов по большей части помалкивал и проявлял излишнюю суету, угощая гостей. Взгляд его то и дело обращался к пристани, мы ждали уже полчаса, а яхта все не появлялась. Он не выдержал и позвонил, выслушал кого-то и удовлетворенно кивнул:
– Сейчас будут.
И действительно, буквально через пару минут мы увидели яхту, на приличной скорости она приближалась к пристани.
Сафронов подозвал официанта с намерением расплатиться, остальные недружно поднялись из-за стола. Райзман оказался рядом со мной.
– Позвольте, я возьму вашу сумку, – предложил он с улыбкой.
Я позволила. Сафронов подскочил с тем же предложением, но, сообразив, что опоздал, неожиданно расстроился. Мне это не понравилось, может, я зря согласилась на эту работу? В близком друге я не нуждаюсь, да и Сафронов не годится на эту роль, впрочем, я знать не знала, кто бы сгодился, но Райзман все-таки был предпочтительнее.
– У вас немного вещей, – заметил он, кивнув на мою сумку.
– Путешествую налегке, – улыбнулась я.
– Как это не похоже на красивую женщину.
– Ага, – хмыкнула я. – Я вообще такая… непохожая.
Анна наблюдала за нами едва ли не с яростью. Должно быть, она имела на Райзмана серьезные виды и восприняла меня как соперницу. Ее вещи нес Сафронов. Она подхватила его под руку, чем удовольствия ему не доставила: его руки были заняты сумками внушительных размеров и нести их, когда на правом локте виснет дама, затруднительно. Надо отдать ему должное, он с этим справился с честью и даже улыбался, только, встретившись со мной взглядом, страдальчески сморщился.
Когда мы вышли на пристань, яхта уже пришвартовалась, нам перекинули трап, возле которого стояли два дочерна загорелых молодых человека в шортах и пестрых косынках на головах. Им было лет по двадцать пять, и они смело могли претендовать на звание «мачо сезона». На дам они смотрели равнодушно, и те не замедлили ответить тем же, взирали на них как на прислугу.
На мне оба задержали взгляд, наверное, узнали. В восторг от этого я не пришла. «Вот она – цена популярности», – подумала я с печалью.
Мы столпились на палубе, и Сафронов обратился к нам:
– Предлагаю заглянуть в каюты, устроиться. А минут через двадцать соберемся на палубе.
Один из мачо суетился возле трапа, второй пошел провожать нас. Мы с Райзманом шли последними, оттого мне досталась ближайшая к выходу на палубу каюта. Хозяин расположился рядом, а Райзман напротив, далее Горина, затем Лапшины и напротив них Верочка. Никифоров прошел в следующую каюту. Кают я насчитала восемь. Выходило, что одна осталась свободной, хотя ее могли делить мачо. Проследив, кто какую каюту занял (должно быть, к миссии телохранителя я отнеслась гораздо серьезнее, чем мне самой казалось), я захлопнула дверь и огляделась. Особенно рассматривать здесь было нечего – квадратное окно с голубенькой шторкой, каюта крохотная, как раз в ширину окна. Справа полка, вроде тех, что в купе поезда, над ней еще одна, сейчас поднятая, слева откидной столик с вазочкой и одинокой розой. Шкаф с бельем и одеялом, слева вроде бы тоже шкаф, но, заглянув, я убедилась, что это туалет, тут же шторка, которая превращала крохотное пространство в душевую кабину. На всякий случай я проверила: горячая вода есть, полотенце, гель для душа, все как положено. Кондиционер размещался над окном и в настоящее время работал, чему я порадовалась, день обещал быть жарким, и в этой собачьей будке я сойду с ума, никакое открытое окно не спасет.
Забросив сумку в шкаф, я плюхнулась на полку, думая о том, какие странные у людей фантазии. Вместо восьми клетушек, где невозможно развернуться даже в одиночестве, не только вдвоем, могли бы сделать четыре вполне сносные каюты. Видимо, у прежнего хозяина было полно друзей, а со средствами туговато. По крайней мере на океанскую красавицу денег не хватало, вот и родилось такое чудо со всеми удобствами.
Тут за перегородкой включили воду, и я от неожиданности подпрыгнула. Слышимость была потрясающая. Впрочем, в данном случае это неплохо, раз на меня возложена миссия по охране Петра Викентьевича. Если его кто-то задумает придушить, я непременно услышу. Опять же, совершенно не обязательно проводить время в каюте, особенно когда прекрасная погода. На палубе гораздо приятнее.
Решив, что это дельная мысль, я поднялась. Едва я открыла дверь, как соседняя тоже распахнулась, и улыбающийся Петр Викентьевич спросил:
– Устроились?
– Да.
– Может, посмотрим кают-компанию?
– С удовольствием, – ответила я, хотя и собиралась выйти на палубу.
Кают-компания радовала глаз столом в центре, плюшевыми диванами, красными шторами и телевизором на подставке. Больше при всем желании сюда ничего не впихнешь. Десять человек способны здесь разместиться почти с удобствами, но шестнадцать (а именно столько лежачих мест, если моя каюта точная копия всех остальных), так вот, шестнадцать напоминали бы селедок в бочке.
– Очень мило, – заметила я, сообразив, что хозяин чего-то ждет.
Он вновь улыбнулся и остался доволен. Из любопытства я распахнула дверь напротив и обнаружила там крохотную кухню, в которой в настоящий момент тучная женщина лет пятидесяти что-то готовила.
