Человек человеку — кот

Антонины Ивановны, разъедали её человеческую суть.

Оставалось одно — немедленно бежать отсюда, разыскивать дозорных, тащить сюда… В возбуждении он даже не подумал, пустят ли хозяева к себе в квартиру целую стаю подозрительных котов. Эх, коллег бы сюда! Но коллеги всегда появляются сами, когда им это нужно. А вот попробуй отыщи их, если нужно тебе!

Арамис пружинисто вскочил… Вернее, попытался вскочить. Тут же безумная, невозможная боль скрутила его задние лапы, сдавила их смертным холодом — и он тяжело шлёпнулся на пол. Судорожно заскрёб когтями по линолеуму, но почти не сдвинулся с места.

— Эге! — хозяин озадаченно вылез из-за стола. — А с нашим котиком, похоже, не всё в порядке.

— Старый он, — заметила хозяйка, наклоняясь к распластавшемуся Арамису. — Старенький… Только у нас шесть лет, а сколько до нас неизвестно где жил… Слушай, а ведь это, похоже, паралич…

И Арамису показалось, будто присосавшийся к Антонине Ивановне сгусток злорадно ему ухмыльнулся. Хотя чем ему было ухмыляться? Ни рта, ни глаз — только жадная пустота.

4

И конечно, угодили в пробку. Старенькая «шестёрка» хозяина обиженно фыркнула и, вздрогнув, приросла к асфальту. Впереди толпилось стадо машин, таких же вонючих, раскалённых, злых. И сзади тоже подкатывали. Арамис вертел головой туда-сюда. Спасибо хоть шея ещё не отказала.

Большего он не мог — куда денешься из сумки на заднем сиденье? Хорошо хоть не до конца застегнули молнию, можно высунуть голову и дышать зноем. Наслаждаться своим последним днём.

Всё было ясно. Что такое ветлечебница, он знал, и зачем его везут туда — тоже. Хозяйка под тёщиным напором продержалась пятнадцать минут, хозяин, надо отдать ему должное, спорил почти час. Но что он мог поделать? Невидимые человеческому глазу щупальца сгустка мало-помалу опутывали и его мозги.

— А что Борьке скажем? — вяло отбивался он, но, скорее, для порядка. — Это ж такая травма ребёнку…

— А зачем правду говорить? — елейно хихикнула Антонина Ивановна. — Скажем, что котик уехал в специальный кошачий санаторий, спинку лечить. И надолго уехал…

— И привет просил передать, — добавила жена Леночка.

— Вот именно! — тёща торжествующе вздела палец в потолок. — А завтра уедем на дачу, новые впечатления, солнце, воздух и вода… Напрочь забудет.

Слова «убить» никто не произносил. «Прекратить его страдания», — велеречиво выразилась тёща. Арамис прекрасно знал, что такое «усыпить». Десятый год на свете, не мальчик. Счастливым собратьям такие мысли неведомы, для них всегда «сейчас», и смерти они не ждут, а значит, её для них и нет. А вот чувствовать, как медленно, но неумолимо вытекает из тебя время… как его остаётся всё меньше и меньше, и скоро не останется совсем… Страшный это дар — разум.

Но ещё страшнее, что некому его передать. Всё случилось так быстро… Кто теперь поведёт Дозор? Даже коллеги, и те бессильны. Они и сами не знают, откуда взялось это — невидимое ни человечьему, ни звериному глазу бледно-голубое кольцо вокруг головы. «Корона» — как они иногда шутили между собой, не стесняясь присутствием Арамиса. Чей это дар? Зачем он котам? От него только одни неприятности… И в то же время… с короной расставаться не хотелось. Всё равно что лишиться хвоста… или ушей.

А передать её надо обязательно. Не тащить же с собой туда — не пролезет. И кто-то должен после него возглавить Дозор, выискивая тех собратьев, чья натура откликается на зов бледного света, кто способен стать дозорным, способен дать свой цвет радуге. И тогда Дозор будет жить. Дозорные меняются, дозорные умирают на свалках и на плюшевых ковриках, на столе у ветеринара и в поганых подвалах, под колёсами машин и от мучительной дряхлости — но Дозор живёт. Живёт, пока есть «корона». И тот бедняга, что должен её носить.

— Блин, да тут три часа стоять! — хозяин с досадой шлёпнул ладонью себе по колену. — Идиотизм. Ну уроды ведь, ну куда они, спрашивается, прутся? Жарко тебе? — повернулся он к Арамису. — Ты уж потерпи, ну что ж тут поделаешь? Рассосётся ведь в конце концов. — Он помолчал, облизнул губу. — Ну ты извини, родной, что так получилось. А что делать-то? Куда тебя девать, безногого? Лечение знаешь какое дорогое? И бесполезное, только боли снимает. Антонина хоть и дура, но тут она права, это самый гуманный выход.

Арамис смотрел на него не мигая. Мало кто из котов на это способен, наверное, лишь дозорные. Боятся кошки человеческого взгляда, не выдерживают. Но, как оказалось, и людям неуютно, если кот смотрит, не отводя глаз. Отворачивается человек, подавившись собственными оправданиями. Внимательно смотрит на часы, надеясь разглядеть там что-то новое. Потом его осеняет спасительная идея, и он выскакивает из машины к ближайшему ларьку, за минералкой. И возвращается с пластиковой бутылкой, жадно пьёт, и не смотрит назад — ведь ничего и не было. Надо за дорогой следить — вдруг всё же рассосётся?

Вот и рассосалось. Сперва медленно, как отравленный таракан, а потом быстрее и ловчее, как таракан, оправившийся от яда, двинулась вперёд «шестёрка». Вперед, в ветлечебницу. Туда, где прекращаются страдания.

5

А там тоже была очередь. Хозяин, примостившись на краешке банкетки, поставил сумку с Арамисом себе на колени. Пахло от него липким потом, бензином и стыдом, но эти запахи не могли заглушить здешнюю атмосферу, навсегда пропитавшуюся звериной болью, лекарствами и унылой человеческой гигиеной.

Арамис повёл глазами, изучая обстановку. Бесполезно. Коты были, целых два. Маленького серого котёнка принесла девочка-подросток, немолодого уже белого кота — старуха в шерстяной кофте. Но всё не то. Ни малейшего проблеска. Их разум не пробудить, наверное, даже коллегам.

Он всё же протянул ниточку Силы к котёнку. Перелом задней лапы… где ж это пацан так неудачно упал? Но ничего, от этого не умирают. Арамис снял ему часть боли, слепил её в желтоватый ком и медленно растворил в скучном воздухе. Увы, себя так не полечишь. Люди в таких случаях говорят про локоть, который не укусишь. Нельзя Силу на себя тратить, и даже не из-за Устава, а просто невозможно. Уж такая она невкусная, Сила.

Сперва из кабинета вышел мальчишка с морской свинкой, затем морщинистый дядька с овчаркой, которая и носом не повела на кошачий запах. А далее — попугай, болонка, хомяк… с сопровождающими их людьми. И наконец настала их очередь.

Когда хозяин поднял сумку с колен, в желудке у Арамиса похолодело. Раньше он не думал, что это окажется так страшно. Время ускорилось, побежало острыми кремнёвыми песчинками, посыпалось в вязкую тьму.

Хотя сам кабинет был залит солнечными лучами. Ветеринар, высокий тощий дядька с начинающими седеть волосами, вопросительно уставился на хозяина.

— Да вот, — видимо, тот попытался улыбнуться, но не получилось. — Такая вот петрушка…

— На стол кладите, — не дослушав, распорядился ветеринар. И хозяин суетливо принялся вытаскивать Арамиса из сумки. Сердце у обоих случало часто-часто.

— Усыплять? — сразу понял доктор.

— Да вот… — невнятно забормотал хозяин, — похоже, это… паралич задних конечностей… и старый он вообще… так что, исходя из милосердия…

Ветеринар со свистом втянул воздух, потом бесцветным голосом велел:

— Выйдете, пожалуйста, за дверь… Нет, кота оставьте. Я вас позову.

И когда дверь с противным скрипом затворилась, он низко наклонился над столом. Внимательно, не мигая, посмотрел Арамису в глаза и тихо произнёс:

— Как же это ты так, дозорный?

6

— И передать мне её некому, — Арамис купался в тёплом облаке света, которое выплыло из ладоней ветеринара. Было хорошо и спокойно, ничего не болело, но грусть оставалась в нём. Грусть не развеять ни потоками Силы, ни ласковыми словами. Главного-то всё равно не отменить.