— Я не могу тебя вылечить, — виновато объяснил Павел Дмитриевич. — Слишком поздно. Это ведь не обычный паралич… там бы как нечего делать. Но вот пятно у твоей тёщи…
— Она не моя, — через силу улыбнулся Арамис. Хорошо, что можно было говорить
Жаль, что так только с коллегами и поговоришь. Ну и с дозорными котами, да и то — лишь от заката до рассвета. А уж люди — те исключаются. Нет, конечно, затратив часть Силы, Арамис мог бы произнести звуки человеческой речи, но зачем? Напугаешь ещё до полусмерти. Так было с прежним хозяином, стареньким пьяницей дядей Сашей. Ещё в те давние времена, когда был он не Арамисом, а молодым Угольком. Из-за того и пришлось оттуда уйти — хозяин всё порывался прибить «вселившегося в котика чёрта». Вместе с котиком, разумеется.
— Слишком поздно, — повторил Павел Дмитриевич. — Ты хоть понимаешь, что такое это пятно? Ну, или сгусток, как вы их называете. Это же воронка в другую реальность… в другое измерение… и через неё
Сколько Силы в тебя ни закачивай, вытечет. Такую дыру мне не заткнуть… И не только мне. Наши товарищи, конечно, съездят к Антонине Ивановне… ей самой теперь потребуется лечение… но вот с тобой-то что делать? Паралич твой снять можно на счёт раз, но жизни-то в тебе не осталось. Сейчас же или сердце откажет, или кровотечение начнётся… или просто остановится дыхание. Мне очень стыдно, но я ничего не могу.
На миг сознание ветеринара заволокла лёгкая дымка, маленькая такая тучка в солнечный день, но тут же и развеялась.
— Да я понимаю, — признал очевидное Арамис. — За Дозор обидно.
— Ну, — осторожно, точно боясь прикоснуться к загнивающей ране, начал ветеринар, — ваша семёрка ведь не единственная на свете.
— Здесь — единственная, — Арамис вздохнул, удивляясь человеческой тупости. Всё-таки коллеги — всего лишь люди… — Для меня мир — в этом городе. А за его пределами тоже есть мир, но меня в нём нет. Что будет с
Павел Дмитриевич надолго задумался. Было слышно, как тикают стрелки в настенных кварцевых часах и как потно дышит за дверью хозяин.
— Значит, говоришь, только коту? Ни обезьяне, значит, ни попугаю… Впрочем, с попугаем было бы ещё сложнее. Что ж, король, попробуем… Ох, не люблю я этих штук…
Он подошёл к двери, запер её на защёлку и… начал раздеваться. Аккуратно снял халат, рубашку, брюки… и спустя пару минут на нем ничего не было. Кроме не первой свежести человеческой кожи.
— Ну сам посуди, — усмехнулся он, — кот в сапогах ещё возможен… на уровне сказок. Но кот в ботинках и трусах… это как-то уж слишком.
Потом Павел Дмитриевич опустился на четвереньки, выгнул спину, зашипел. И начал странно оплывать, будто внесенный в тёплую квартиру снежный ком. В кабинете заметно похолодало, и непонятно откуда взявшийся ветер (форточка была прикрыта) смахнул со стола несколько рецептурных бланков. А после что-то хлопнуло в воздухе — и вот уже нет на полу никакого ветеринара Павла Дмитриевича. Есть огромный зверь, черно-серый, пятнистый, с тугими мышцами под бархатистой шкурой, широко расставленными ушами, узкими зелеными глазами. И пасть с белыми клыками…
— Тут ведь масса должна сохраняться, — объяснил зверь правильной речью. — Но кто сказал, что чёрная пантера — это не кот? Самый кот и есть. Леопард просто крупнее.
Раньше, наверное, Арамис сильно бы удивился. Но сегодня был такой день, что оставалось лишь молча принимать очередные выверты жизни.
— В общем, делаем так, — продолжал леопард. — Я принимаю у тебя на хранение «корону» и тут же начинаю поиски подходящей кандидатуры. Как найду — сразу передаю. И будет у вашего Дозора новый вождь. Новый король… А ты… — он печально посмотрел на Арамиса. — Тебе всё равно уходить во тьму, и я не знаю, что ждёт тебя за гранью. Но я сделаю все, чтобы ты ушёл без боли и без тоски. Все мы рано или поздно уходим, но Дозоры остаются. — Зверь зевнул, высунув тёмно-розовый язык. — Ну что, начнём?
Арамис вздрогнул. На миг он провалился в своё раннее детство, когда был ещё несмышлёным комочком жизни — и как тогда, обдало его волной острого, едкого страха. Но воля в нём ещё оставалась, и потому он не стал тратить времени на ответ. Просто потянулся к чёрному леопарду всею своей сутью, и зажёг в себе тот самый огонь, которым неведомо когда неизвестно кто наделил кошачье племя. И засиял вокруг его головы бледно-голубой огонь — хотя ни одно зеркало в мире не отразило бы его.
— Плыви! — разрешил он, и сияние потянулось к другому коту, чьи глаза с каждой секундой становились всё больше и больше. Вот уже сверкающее кольцо опустилось на остроухую голову, вспыхнуло ярко-ярко, точно перегоревшая лампочка — и быстро втянулось под кожу.
И сейчас же стало радостно и легко. Наплывала, наплывала на него тёплыми волнами тьма, и не было ничего лучше этих невидимых, но ласковых ладоней. А потом всё изменилось.
Павел Дмитриевич Белухин, тёмный маг второго уровня, торопливо оделся. Ещё немного — и очередь за дверью взбунтуется. Незачем понапрасну раздражать людей.
Операция была действительно трудной. Чего стоило только наведение вытягивающей воронки! Такие бабы, как эта Антонина Ивановна, не подарочек. Не липнут к ним пятна, хоть ты тресни. Чудом удалось, чудом! Но куда сложнее было потом, уже здесь. Легко разве эмулировать ауру Светлого? Одно счастье, что дозорные коты не умеют смотреть в Сумрак.
Но всё позади, «корона» получена, и пускай уж начальство думает, как ею лучше распорядиться. На то у начальства и голова, чтобы болеть.
У него же болело всё тело. Быстрая трансформация — вещь крайне противная. Надо будет парочку отгулов взять, отлежаться.
Павел Дмитриевич подошёл к столу, поднял на руки остывающее уже тельце.
— Ну извини, друг, служба такая.
Ему действительно было жаль этого кота.
Примечания
1
Best in Show — конкурс красоты среди лучших животных кошачьей выставки.
2
Мяу! Мяу! (англ.).
