выбить. Допустим, сперва я сама пошла. Даже когда они вдвоем были, сопротивления не оказывала, потому что испугалась. Но здесь ведь прямое насилие, раз один держит, а другой пользуется, да еще пугают. К тому же дедок здоровьем похвастать не мог и всякие гнусности измышлял. Вы женщина и понять меня должны. Да если бы я не испугалась… Слава богу, дедок убрел, а этот козел мне одеваться велел. У меня сердце в пятках, что дальше будет…
– И что было?
– Да ничего. Видно, опять он мне какую-то дрянь подсунул. Водки налил, я выпила – и в отключку. Перед этим он мне сто баксов дал. Никому, говорит, ничего не рассказывай. Никого ты не видела и меня тоже. А будешь болтать, язык отрежу. Сунул баксы в лифчик, и тут же водки стакан. Очнулась я в парке, возле Соборной площади, сижу на скамейке, сразу в лифчик, а баксов-то и нет, спер, сволочь. Хотя, может, и не он… Да он, кто ж еще? И так мне горько и обидно стало, что я пошла в милицию. Пусть ищут козла этого и дедка.
Я достала фотографию Кондаревского.
– Он?
Алла долго разглядывала фотографию.
– Нет. Не похож даже. Тот-то маленький да толстый, а этот видно, что худой. И лицом не похож. Нет, не он. Значит, пришла я в милицию, ну а там… Я как про белье шелковое сказала, мент от смеха закатился, иди, говорит, проспись. Насильники все больше под кустом устраиваются, а тебя на шелковых простынях… Ну, я подумала, подумала и решила заявление не писать. Обидно, конечно, что со мной так обошлись, но что делать.
– А этот Сережа, он случайно лекарство при вас не пил?
– Лекарство? Нет. Водку он пил.
Я задала еще несколько вопросов и простилась с Аллой. Комната с диваном вряд ли та, где держали Катю, ни туалета, ни душа там не было. Но ее рассказ наводил на некоторые размышления, особенно зеркало во всю стену. Это она решила, что зеркало, а на самом деле, скорее всего, стекло. Охочие до таких забав дяди наблюдают, а те, кто слишком разохотится, могут даже поучаствовать. Скорее всего, за отдельную плату и с включенной видеокамерой, о которой вряд ли догадываются. Просто, как все гениальное. Участники шоу связаны круговой порукой, вполне и липовое алиби могут состряпать, если приятель, расчувствовавшись… Хотя шоу вполне мог устраивать Кондаревский, сам большой любитель и друзей прибаловал. А забитые насмерть парни участники этих дел? Могли, к примеру, шантажировать хозяина. Одному богу известно, кого он успел заснять на камеру. Парни погибли, а вслед за ними и Кондаревский, едва я стала проявлять к нему интерес. Если я получила кассету, логично предположить, что дружкам стало известно о видеокамере и, избавившись от Кондаревского, они уничтожили компромат. Теперь прижать этих деятелей можно, лишь разыскав свидетелей. Таких, как Алла.
И Юлю Якименко и Аллу подобрали у Горбатого моста. Приняли за проституток? Вряд ли. У проституток за спиной сутенер, следовательно, такие игры безнаказанными не останутся.
И все же проверить стоило. На следующий день я отправилась к великанше Любе. Я надеялась застать ее дома и не ошиблась. Мне она не обрадовалась, но и выгнать не посмела. Вместо долгих объяснений я дала ей прослушать кассету с рассказом Кати.
– Скоты, конечно, – вздохнула она, когда запись кончилась. – Думаешь, мало таких? Да сколько угодно.
– Думаю, среди девушек секретов нет. Никто ничего подобного не рассказывал?
Люба криво усмехнулась и, глядя мне в глаза, вдруг спросила:
– Говорят, ты с Тагаевым дружбу водишь? – Вопрос поставил меня в тупик. Что тут ответить? Наверное, дружба имеет место, в шахматы играем, в театре были, да и так есть что вспомнить. – Вот ты у него и спроси, – с усмешкой продолжила она. – А наши молчать будут. Жизнь у всех одна и язык тоже. А кто болтает много, запросто может лишиться и того, и другого.
Ясно было, она больше ничего не скажет. Я села в машину и помчалась в «Шанхай». Злость – плохой советчик, и я об этом прекрасно знала, но остановиться не могла.
Тимур сидел в своем кабинете и расставлял фигурки на шахматной доске. Услышав, что я вошла, он поднял голову, мне показалось, что он удивлен. Но, если удивление и было, он быстро с ним справился.
– Не хочешь сыграть? – сказал он вместо «здравствуй». Я села, откинулась в кресле и взглянула на него, затем сунула в рот мундштук и принялась его грызть. Может, кому-то сие и помогает справиться с бешенством, но мне не помогло. – У тебя неприятности? – спросил Тагаев и тут же добавил: – Я ведь говорил, не стоит тебе к нему возвращаться.
– Ага. Надо было к тебе переехать.
– Так что за неприятности? – вздохнул он.
– Только одна: следует осторожно выбирать друзей.
– Это ты обо мне?
То, что я собиралась ему сказать, говорить не следовало. Прежде всего потому, что толку от этого не будет. Более того, делу это скорее повредит. Но даже данное соображение меня не остановило.
– Вот я голову ломаю, обиваю чужие пороги, пристаю к людям с расспросами, – вздохнула я, – только, сдается мне, зря трачу время. – Он пожал плечами, а я продолжила: – Конечно, я в конце концов разберусь, да вот, боюсь, не стало бы это для меня неприятным сюрпризом.
– Не пойму, о чем ты? – нахмурился Тагаев.
– Я думаю, – медленно произнесла я, – что, приди мне в голову спросить, а тебе ответить, я бы уже сегодня знала, кто в нашем городе балуется цементом.
Он смахнул фигуры с доски, и они рассыпались по столу. Тагаев поднял на меня взгляд и спокойно сказал:
– Катись отсюда.
