– Не заметить тебя, моя прелесть, невозможно. Ты девушка во всех смыслах заметная, а в этом платье выглядишь на миллион баксов. Я бы даже два дал, не знай по опыту, что ни одна баба таких денег не стоит… По-моему, грудастая нагло его клеит. Ручку держит на его локте… Может, дать в глаз нахалке? Стасик это непременно оценит.
Я все-таки повернулась. Стас сидел совсем рядом, лицом ко мне, чуть наклонив голову к жгучей брюнетке. Она что-то рассказывала, а он снисходительно улыбался. Я растерянно замерла, не в силах отвести взгляд. Он, конечно, обратил на это внимание, но делал вид, что меня не замечает.
– Я ухожу, – сказала я, поворачиваясь к Берсеньеву.
– Я бы не спешил, – усмехнулся он. – Вдруг валять дурака ему надоест и он пригласит тебя на танец? Или подойдет поздороваться… Никогда не знаешь, чем все закончится.
– Ты нарочно привел меня сюда? – зашипела я, едва сдерживаясь. – Знал, что он будет здесь?
– Шутишь? Я же не старик Хоттабыч, у меня и бороды-то нет… Счастливое стечение обстоятельств, грех не воспользоваться. Предлагаю выпить…
Берсеньев подозвал официанта и заказал еще вина. На сей раз я выпила его как воду. Не полегчало. «Какой смысл прятаться в бутылке, если неприятности все равно найдут?» – мысленно хмыкнула я. Шаткое равновесие, в котором я пребывала последние дни, трещало по швам. И боль рвалась наружу, я запихивала ее обратно, а она растекалась по всему телу, перехватывая дыхание…
– Н-да, – покачал головой Берсеньев. – Эк тебя ломает… Стасик решил быть твердым, как скала. Может, и правильно. Начни он вилять хвостом, и запросто схлопотал бы пинка. А если тебя немного помурыжить, ты, вполне вероятно, начнешь вилять хвостом сама. И дело сладится. Может, тебе его самой на белый танец пригласить? Если бы ко мне подкатила девица в таком наряде, я припустился бы за ней вприпрыжку… Беда с вами, – вздохнул Берсеньев, сверля меня взглядом. К тому моменту мне уже было все равно: здесь сидеть или бежать сломя голову… От себя, как известно, не убежишь. – Ну, вот, нахальная баба поволокла его танцевать, – продолжал комментировать Берсеньев. – Может, и нам в пляс удариться?
Сергей Львович в самом деле поднялся и потянул меня за руку, я отправилась за ним, точно овца на закланье. В толпе танцующих Стас оказался далеко, в нашу сторону не взглянул, сосредоточившись на своей спутнице… Это я ступала по полу, точно по раскаленным углям, а ему, похоже, было все равно… Ты еще зарыдай от жалости к себе… Хочешь с ним поговорить? Ну, так подойди, предложи проследовать в бар для приватной беседы… вот только что ты ему скажешь? Мне невыносима жизнь без тебя, а быть с тобой я не могу. Слишком много всего оказалось между нами. Слишком много…
– Ты мне все ноги отдавила, – буркнул Берсеньев. Я подняла на него взгляд, точно впервые заметив. – Ку-ку, – пропел он. – Это я… не бог весть что, но ты могла бы из вежливости обратить на меня внимание…
– А ты хорошо танцуешь, – сказала я, радуясь, что Берсеньев прервал бесконечный поток моих горестных мыслей.
– Пришлось научиться, – усмехнулся он. – Мой предшественник был помешан на танцульках, поменять привычки человек, конечно, может, а вот внезапно лишиться приобретенных навыков вряд ли.
Музыка стихла, и нам пришлось вернуться за стол.
– Что б еще такого сделать?.. – потер нос Берсеньев. – Надо же как-то заставить его шевелиться. Редкого терпения человек. Я бы на его месте давно взял тебя за руку и увел отсюда прямиком в свою постель. Ты бы, конечно, повопила, подрыгала ногами и даже съездила мне по морде пару раз, но к утру непременно бы стихла и потихоньку начала мурлыкать.
– Ему мое мурлыканье на хрен не нужно, – усмехнулась я.
– Уверена? Ну, что ж, тебе видней… будем считать, я сделал все, что мог.
Остаток вечера я слушала трепотню Берсеньева и наливалась дорогущим вином. Очень хотелось напиться по-настоящему и учинить непотребство: танцы на столах с громким визгом, битьем посуды и мордобоем… С последним оказалось хуже всего: единственной физиономией, которую хотелось разбить, была моя собственная. К тому же, как это часто бывает в подобных случаях, опьянение где-то задержалось, мысли были ясными и беспросветно унылыми, в таком настроении по столам не скачут.
Наконец Сергею Львовичу надоело созерцать мою кислую мину, и он предложил отправиться по домам. Возле гардероба я едва не столкнулась со Стасом, он подавал шубу своей спутнице, она увлеченно болтала, то и дело хихикая, а Стас увлеченно ее слушал.
– Добрый вечер, Станислав Игоревич, – с широкой улыбкой приветствовал его Берсеньев, проходя мимо. Тот молча кивнул, надел пальто и с дамочкой под руку направился к выходу. Толстяк, что был третьим в их компании, устремился следом, пьяно пробормотав:
– Всего хорошего.
Мои мытарства на этом не закончились. Вслед за Стасом мы оказались на улице. На парковке его машина стояла всего в нескольких метрах от «Мерседеса» Берсеньева, Стас помогал устроиться даме на заднем сиденье, толстяк плюхнулся впереди, рядом с шофером. Я прошла мимо, едва не задев Стаса локтем, он и бровью не повел. А мои чувства в тот момент были далеки от банальной ревности или обиды из-за столь явной демонстрации равнодушия, даже пренебрежения ко мне. Все куда хуже. Есть рядом с ним женщина или нет, ничего не меняло. Со всей очевидностью я поняла: все мои заверения, что я смогу следовать разуму, просто самообман. Стоит ему оказаться поблизости, и я уже себе не принадлежу. Эта глубинная, не поддающаяся никакому контролю зависимость по-настоящему пугала. В этом было что-то унизительное. Как будто ты и не ты вовсе, а послушная марионетка в чужих руках.
Берсеньев распахнул передо мной дверь машины, но я, развернувшись, направилась к Стасу. Он садился в машину, а я позвала громко:
– Стас! – Думаю, он бы предпочел сделать вид, что не услышал, но все-таки оглянулся, придерживая дверь. Я оказалась совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Стас хмурился и молча ждал. – Нам надо поговорить, – сказала я первое, что пришло в голову.
– Тебя ждут, меня тоже, – спокойно ответил он и добавил с явной неохотой: – Я позвоню. – Сел в машину, захлопнул дверь и через мгновение исчез за пеленой снега. А я стояла, таращась в темноту.
– Эй, – позвал Берсеньев. – Начинай двигаться, не то через пару минут превратишься в сугроб. – Сообразив, что стоять я буду еще долго, он не спеша подъехал и распахнул дверь. – Садись. Страдать можно, сидя в тепле, так даже удобней. – Я плюхнулась рядом с ним и уставилась в окно. – Ты б заревела, что ли, – вздохнул он, выезжая с парковки, и добавил со злостью: – Вот мудак… это я Стасика имею в виду. Скажи на милость, какого хрена люди с такой изобретательностью портят себе жизнь? – Берсеньев пихнул меня локтем в ребра и добавил: – Отзовись.
– Отстань.
– Слава богу, я боялся, ты язык проглотила. Может, заглянем в бар по дороге? Я знаю заведения, которые работают до утра. Напьемся, как интеллигентные люди… – Он продолжал болтать, а я продолжала пялиться в окно. Оказавшись в родном дворе, вздохнула с облегчением, меня неудержимо тянуло на родной диван разглядывать трещины на потолке.
Берсеньев вышел из машины вместе со мной, это привело в чувство.
– Ты куда собрался? – поинтересовалась я.
– У тебя две комнаты свободны, приютишь на ночь?
– Еще чего…
– Хорошо, устрою дежурство в кухне…
– Большая просьба: отвали, – сказала я, направляясь к подъезду.
– А ты вены резать не будешь? – спросил он меня. Я притормозила и, повернувшись к нему, произнесла с внезапным сомнением:
– Я что, похожа на чокнутую?
– Честно? Похожа. Даже очень. Глубокие душевные переживания…
– Иди оно лесом, – буркнула я и захлопнула дверь.
– Вот это правильно! – крикнул вдогонку Берсеньев.
Моего боевого задора только и хватило – до квартиры добраться, а дальше все по полной программе: лютая тоска и беготня по комнате. Синдром акулы – двигайся, или сдохнешь. А Берсеньев-то прав, так и подмывает прекратить все это раз и навсегда. Заорать погромче: «Я свободна» – и вниз головой с балкона…
