Лялин к идее отнесся настороженно, подозревая, что мы в очередной раз собираемся втравить его в историю, но обещал появиться через полчаса.
Не успели мы устроиться с Артемом за столом и сделать заказ (народу было много, и пришлось ждать), как появился наш старший товарищ. Лялин шел по проходу, лучезарно улыбаясь, куртка нараспашку, под мышкой пакет, в котором оказалась вобла. Нашему счастью не было границ. Мы выпили пива, съели рыбку, сказали доброе о российском футболе (мне-то сказать было нечего, и я по большей части мычала), плавно перешли на здоровье Деда и предстоящую предвыборную кампанию, после чего начали поглядывать на часы. Пора было расходиться. И тут Лялин не выдержал.
– Ну и что? – спросил он с недовольством. – Так и будете резину тянуть. Зачем звали?
На наших лицах наметилось страдание.
– Ты слышала? – скорбно спросил Вешняков.
– Слышала, – вздохнула я. – Во что превратился человек в своей охранной фирме. Люди к нему по- дружески…
– Вы такие друзья, от которых только и жди пакостей. Если опять вместе шляетесь, значит, имеется труп. Угадал?
– Ну… – дружно вздохнули мы.
– А если так, – продолжил Лялин, – значит, что-то вам от меня надо.
Мы отчаянно замотали головами, после чего я спросила:
– У тебя есть связи в Москве?
– Ты же знаешь, что есть. И что?
– Надо бы справки навести об одной дамочке.
– Дамочка в морге?
– Ага.
– Понятно, – хмыкнул Лялин. – Излагайте. – Первым делом я рассказала ему о своей встрече со Светланой. Лялин только покачал головой. – Вечно тебе больше всех надо… А ты чего лезешь? – повернулся он к Артему. – Это дело Новикова, пусть ищет убийцу. Горбатого могила исправит, – закончил он, имея в виду наше неумное стремление докопаться до истины.
– Официальный запрос в Москву мы послали, – кашлянув, подал голос Вешняков. – Но сам понимаешь…
– А что там с надписью на паркете? – спросил Олег. Хоть он и любил призывать нас к тому, чтоб не совали нос, куда не просят, но сам по части докопаться до сути был ничуть не лучше.
– Похоже, кто-то с нами игру затеял. Девушка ничего написать не могла, но убийце понадобилось оставить автограф ее рукой. – Артем выложил на стол фотографию с запечатленными на ней кровавыми каракулями.
– Мы думаем, это инициалы, – влезла я. – Вроде первая буква «н», но, если честно, это ни на что не похоже.
– Может, какой-то символ? – выдвинул идею Артем. – Или иероглиф.
Лялин разглядывал фотографию и морщил лоб.
– А ничего попроще вам в голову не приходило? – Мы переглянулись и уставились на него. – Вот это, – ткнул он пальцем в первый значок, – может быть цифрой два. Может?
– Ну…
– А это шестерка. Обе цифры написаны небрежно и без отрыва, к тому же окровавленным пальцем на паркете.
– Двадцать шесть, – уставившись на фотографию, сказал Артем. – А вовсе не «п» и не «и», как мы думали, а это одиннадцать. Точно? Что у нас получилось? 2611. Код?
– Или дата, – вздохнула я. – Двадцать шестое число одиннадцатого месяца, то есть двадцать шестое ноября.
– Дата предполагаемого преступления? А сегодня какое? Времени совсем ничего…
– Стоп, – перебил Лялин. – Вы говорите, что девушка не могла оставить эту надпись, ее оставил убийца. Спрашивается, зачем?
– Убийца предупреждает о готовящемся преступлении? – вздохнула я. – Бред.
– Правильно. Но он это сделал, значит, что-то имел в виду. Убийца рассчитывал на ваши ответные действия. Какие?
Разумеется, ни до чего путного мы в тот раз так и не додумались. Ясно, что надпись оставили неспроста, если, конечно, убийца не был психом, которому в радость пудрить людям мозги. Конечно, это могла быть не дата, а в самом деле код, номер счета, да бог еще знает что это могло быть. Неизменным оставалось следующее: убийца давал нам подсказку, то есть предлагал поиграть. Точно, псих. На психов у меня давняя аллергия, оттого я и не пришла в восторг от открывающихся перспектив.
Я подъехала к своему дому около семи часов. В гостиной горел свет. Впрочем, это ничего не значило, свет я оставляю включенным для Сашки, так же, как и телевизор. Хотя, может, все-таки для себя – приятная иллюзия, что кто-то ждет дома. Сашка в самом деле ждет.
Я загнала машину в гараж, поднялась в холл, удивляясь, что пес не спешит мне навстречу. Наверное, обиделся, что я оставила его одного на весь день. Я вошла в холл, и причина такого поведения Сашки стала понятна. В кресле устроился Тагаев. Он сидел, вальяжно развалясь, и таращился в телевизор, Сашка дремал у него на коленях. Идиллическая картина. Одно радовало: Тагаев переобулся в тапочки, следовательно, не забыл правил, которые я установила.
